Доминика ахнула, забавно возмущенная непочтительным обращением с его персоной.
— Что ж, похоже, парень ты крепкий, — сказала женщина. — Вон какие широченные у тебя плечи да сильные руки. Сражался при Пуатье?
Во рту возник привкус французской грязи, и он сжал кулаки.
— Да.
— Великая битва и великая победа. И еще ты вернул графа Редингтона к жизни. — Она одобрительно кивнула. — Господь хранит тебя, а значит заодно приглядит и за нами.
«Господь», — подумал Гаррен, снимая с себя ее руки, — «не имеет к этому никакого отношения».
— Я солдат, а не святой. Ваши души — ваша собственная забота. — Спина заныла, словно вместе с тяжелым мечом он взвалил на себя ответственность за этих людей. — Берите еду и собирайтесь. Через час мы выходим.
Паломники, кроме Доминики и монахини, как воробьи разлетелись по сторонам. Все из-за нее, из-за этой девицы. Это она надоумила их возомнить его Спасителем. Надо сейчас же положить этому конец.
— Доминика… — заговорил он.
Завидев его сердитое лицо, она отвернулась.
— Я схожу за нашей едой, сестра, — торопливо бросила она через плечо и убежала на кухню, а лохматый черный пес помчался за нею следом.
— Полагаю, ее вера стала для вас нежеланным бременем, — молвила маленькая монахиня.
С минуту он изучал ее. В своем длинном мешковатом одеянии эта миниатюрная женщина напоминала ребенка, который надел материнское платье. Выцветшие голубые глаза смотрели устало. Если верить матери Юлиане, она хотела, чтобы Доминика присоединилась к ордену. Знать бы, насколько это правда.
— Спасибо, что согласились вести нас, — добавила она. — Знаю, для вас это было непросто.
Гаррен вздрогнул. Если она думает, что он надел балахон паломника по своей воле, то глубоко заблуждается. Он пошел на это ради Уильяма, а не затем, чтобы его превозносили до небес.
— Просто я не тот, за кого меня принимают, сестра.
— Это можно сказать о любом из нас, дитя мое. — Он не помнил, когда его в последний раз так называли. — Только Господь знает нашу подлинную сущность.
— Тогда Он знает, что я мошенник. Обманщик. Плут. Я не настоящий пилигрим, сестра. — Он с иронией бравировал своим положением, словно видел в нем повод для гордости. — Меня наняли за деньги.
Чтобы поклониться святыне и сделать кое-что еще, в чем он не мог признаться.
— У всех пилигримов есть секреты, — нараспев сказала сестра Мария. Она явно почувствовала в его ответе недосказанность, но не стала допытываться, о чем он умолчал. — Господь все равно любит нас, что бы мы ни скрывали.
