- Я тоже не могу поверить в этакую неблагодарность, но увы.
- Но откуда вы это знаете?
- Деникин все выяснил, и дня не прошло. К великому сожалению - и лучше ты узнаешь об этом от меня - мне пришлось дать согласие на кое-какие неприятные научные вещи, которые надобилось проделать над твоей матерью. Однако тем самым мы ускорили выявление преступника, - отвечал Софийский.
- И что теперь будет?
- Как я и сказал, завтра суд. И Гидку, и вторую убийцу я велю повесить. Душа твоей матери получит отмщение и обретет покой.
- Но ты не смеешь! - закричал Василий. Единым скачком он достиг отца и схватил его за руки.
- Ты о чем? - опешил генерал.
- Не смеешь его вешать!
- Что-что? И отчего же вдруг?
- Не смеешь!
- Ты истинно помешался, Василий. Полагаю, тебя следовало бы определить в душевную лечебницу, - Софийский брезгливо отодвинул сына в сторону. - Иди к себе. Умойся, облачись в мужскую одежду и следуй в гостиную, как того требуют от тебя и приличия, и твоя покойная мать.
Генерал-губернатор вышел, не притворив за собой двери.
Василий постоял несколько минут, не изменяя положения. Затем он в бурном порыве взъерошил на себе волосы и, как и велел отец, проследовал в свою комнату. Просторные, светлые покои с бежевыми обоями и до того высоким потолком, что если бы Василий внезапно вырос ровно вдвое, то все равно не уткнулся в него макушкой. С размаху прыгнув в кресло вперед лицом, сев на колени, он закусил зубами плюшевую обивку и закричал. Ткань отчасти приглушила крик, но оттого он звучал еще более жутко, напоминая низкий рев - точь-в-точь такой же, что издал бы и раненый зверь.
Вопль донесся и до людской, и до гостиной. И там, и там собравшиеся подняли вверх глаза, и сокрушенно качая головами, дали ему оценку:
- Васька-гадник то слышь, как скулит... Совесть, видать, заела - с барыней-то не простился.
- Эх, как Василий Сергеевич по матушке-то убивается...
Лишь Софийский сделал вид, что ничего не услышал.
***
К вечеру управа наполнилась голосами. Громадина околоточный привел хмельного ремесленника, мастера по скобяным товарам. По разговору Чувашевский понял, что тот на спор залез принародно в чужой двор и пытался похитить свинью.
- Ей-богу не я! Да на что мне какая-то порося? Все Федьки-плотника наветы, - бурно жестикулируя, божился грабитель.
- Побойся бога: своими ж глазами видел, с поличным тебя взял.
- Это бесовские мороки! Примерещилось, чай!
- Опился на погребении, вот и буянит, - заметил околоточный, что дежурил в управе с самого утра.
