Серафима, ещё рыдая, вдруг улыбнулась:
– Он «почуял» тебя, надо говорить – «почуял»…
Малке было всё равно, и она кивнула, как отмахнулась:
– Он ведь до сих пор думает, что я Елена Павловна, в которую он влюбился за запах? В Твери?
– Он влюбился… – Серафима не знала, как поправить Малку, – да, он влюбился и сейчас думает, что…
– Но он же меня не видел, а ты пахнешь так же! И голоса он моего и твоего… почти не слышал…
– Что ты хочешь сказать?.. – Серафима перестала плакать.
Малка выпрямилась.
– Мне тут не надо больше оставаться…
Серафима растерялась.
– А как же танец, ты же ему обещала…
– Я не троюродная сестра его возлюбленной, а ты…
– Ты хочешь… – Серафима поняла и засмущалась. – А как же Игорь Туранов, Игорь Васильевич?
Малке стало так жалко Серафиму, но она всё увереннее чувствовала себя старшей сестрой, она обняла её, прижала и прошептала:
– Мужчин иногда можно обмануть, они сами этому рады, один танец – это не вся жизнь…
– А ты? Ты…
– Я пойду домой, я не умею в эту игру и не знаю ваших танцев…
– Я тебя научу, это быстро, раз-два-три, раз-два-три…
Малка поняла, что если она сейчас не вырвется из объятий этой замечательно ветреной девушки на третьем месяце беременности, то тогда от любви к ней и нежности к её человеческому существу и ненависти к своему такому ужасному положению будет плакать и рыдать на плече у Серафимы и рвать на клочки картон и разбросанную по дамской обёрточную бумагу.
И вдруг она поняла, что надо сказать Серафиме:
– Пожалей меня!.. Понимаешь?
У Серафимы опустились руки, она секунду стояла изумлённая, потом кинулась, обняла Малку и снова заплакала.
– Ну всё, ну всё, моя хорошая Серафимочка… иди, идите, вас ждут целых два красивых мужчины… и третий… на карточке! Не много для одной?
Серафима ещё всхлипывала, но уже тёрла глаза, наверное, она так делала, когда была совсем маленькая. Малка дала ей платочек и повела к двери. Серафима пошла, обернулась и не знала, имеет ли она право улыбаться.
Малка закрыла дверь и расплакалась.
* * *
Было ужасно холодно, так холодно, как было в январе. Понизу дул ледяной ветер. Шубка Серафимы мало помогала, потому что холодно было внутри.
Малка шла пустая, она оставила Серафиму там, в шумном, весёлом зале. Она видела только снег под ногами, придерживала одной рукой воротник, другой полы шубы внизу, чтобы не дать ветру разгуляться. Как хороши были валенки, которые остались дома, они ей вполне подходили, а не эти ботиночки, годные для лета, Варшавы и асфальтированного тротуара. Ещё она украдкой примеряла тулупчик хозяйской кухарки и завидовала, в таком тулупчике можно вообще ни с кем не жить, и ни от кого не зависеть, и никуда не ходить, кроме как в госпиталь или встречаться с Барухом…
