Вопрос был неожиданный, но память подбросила слова местного рабочего Антона Ивановича про того самого генерала Барановского, и Амалия, потупив глаза, кивнула.
– А что сам генерал? Как он?
– Я не могу это знать… – Малке стало страшно, те Барановские, которых она знала, были совсем не тот Барановский, о котором шла речь. Сейчас её раскроют, что она никакая не Барановская, и тогда ей будет жутко стыдно перед Серафимой. Но Екатерина Максимилиановна, дама-распорядительница, сказала:
– Ну, конечно, милочка… какая идёт война, недолго потеряться… а вы откуда к нам пожаловали?
– Из Варшавы… – ответила Малка.
– Она приехала с транспортом раненых, – помогла Серафима, она, судя по испуганным глазам, тоже поняла, что обе оказались на грани большой неловкости, спасителем мог быть только Игорь Васильевич, и слава богу, что он находился неподалёку и на виду.
– Ну что ж, у вас очень приятный акцент, если из Варшавы! Идите сюда, мои красавицы, сейчас мы из вас сделаем прекрасных киоскёрш.
Екатерина Максимилиановна повернулась, трен её большого платья на большом теле вильнул хвостом, и Серафиме, и Амалии было впору подпрыгнуть, чтобы не наступить.
Приготовления в дамской комнате оказались простые: обеим надели на шеи по атласному с кружевами мешочку-кошельку для денег на длинной ленте.
– Набирайте, девочки, в ваши корзины всё подряд и не смущайтесь, если за это будут давать большие деньги, всё пойдёт в помощь раненым.
Когда они с полными корзинками вышли в залу, было уже так много гостей, что те, которые стояли, заслоняли тех, которые сидели за столами, но всё равно по залу то и дело раздавалось то про «барабанные палочки», то про «опять двадцать пять».
Через секунду Малка потеряла из виду Серафиму, её закружили гости, они выхватывали из корзинки кто что: кто портсигар, кто кисет, кто бонбоньерку, связку красиво расшитых носовых платков, гребни костяные и палисандровые, какие-то штуковины, про которые Малка не могла знать, для чего они. Совали деньги. Корзинка быстро опустела, а кошелёк наполнился, и Малка вернулась в дамскую. Там она встретилась с Серафимой, они только глянули друг на друга, промокнули пот на висках и снова выскользнули в залу. Им вслед Екатерина Максимилиановна крикнула, что вот-вот установят по киоску, и им не надо будет бегать. Малка ничего не поняла, она только поняла, что она так бы бегала и бегала. Она ловила на себе восхищённые взгляды, что мужчин, что женщин. Ещё она заметила, что рядом с ней часто мелькает человек с треногой, на которой был установлен ка кой-то ящик, она такие видела, это был фотографический аппарат. Человек останавливался, махал гостям рукою, чтобы те встали группами, и сверкал на них так ярко, что это было похоже на молнию. Потом он исчезал, потом снова появлялся, потом Малка о нём забыла, но он выскочил как чёрт из табакерки, поставил её под стеной, расписанной под пшеничное поле на фоне библейских гор, велел улыбаться, шире, ещё шире, командовал он и нырял под полотнище, выглядывал, снова кричал «Шире!» и опять нырял. Амалия улыбалась широко, как могла, у неё уже болели скулы, и она в какой-то момент просто посмотрела в ящик, фотограф выглянул, и тут свернула молния, и Амалия сорвалась с места. «Ну его!» – подумала она.
