Вместо этого солдат Спирька Спиридонов молчал и не дотрагивался ногами до пола. И вдруг ротмистр услышал:
– А ты откель знашь? Сам, што ль, из богатеев? Сам до чужих дочерей охочь? Оглашенный! А и надоело, дык што?
Ротмистр не поверил своему слуху, он смотрел на рядового Спиридонова и видел, что тот не оболочка, а человек и стоит на своих ногах на деревянном паркете кабинета главврача. Оттого что ротмистр не понял, как произошла такая перемена, он сказал:
– Прапорщик, вы свободны, возвращайтесь в расположение!
Когда Жамин вышел из кабинета, то не заметил стоявшего на костыле рядом с дверью молодого солдата с подвязанной ногой, да и вообще ничего не заметил, как будто бы то, что сейчас произошло, было, как на улице, где то и дело встречаешься и расходишься со случайными прохожими, а тех, кто на другом тротуаре, даже и не видишь.
Жамин уже думал, что делать дальше и как выйти из госпиталя так, чтобы не встретиться с Еленой Павловной, если это была она.
Жамин сбежал по лестнице, добежал до Дракона, как воздух вскочил в седло и погнал через залившуюся неожиданным февральским солнцем красавицу Ригу.
* * *
Ротмистр, как мог, ласково поговорил с рядовым Спиридоновым и не узнал ничего нового.
Рядовой Спиридон Петрович Спиридонов отказался сесть в присутствии «господ ахвицеров» и не корчился от боли, причинённой ему новоиспечённым офицером из своих, произнеся одну фразу: «Мы ить не без разумения, мы-ы понимаим…»
Тут для Быховского возник вопрос, как простой солдат мог распознать в щёголе Жамине выходца из своих, ведь солдат же сказал «оглашенный», значит, новенький, ещё недавно свой, а дерётся, как заправский офицер. И тут же вспомнил, что Жамин говорил с солдатом на его языке, и спросил:
– А что, и правда у тебя мал-мала и жёнку обижают?..
– И дочка старша́я, красавица, и откуда он, энтот, который «ваш», всё так наскрозь проведал?
– А до войны чем занимался?
Спиридонов ответил не задумываясь:
– Лето лён мнём, а зимой лес рубим на тёс, а когда извозом…
– А родня?
– А братовья́, старши́е, кто в Ярославле, кто в Москве-матушке, всё банщики да целовальники, народ денежный…
– А ты от мобилизации откупиться не смог?
– А нам чем? На нас тятя да матка повисли, пока не померли, не захотели в город съехать, так вот и забрили…
– И никто не подбивал, в мякоть-то пальнуть?
На этот вопрос Спирька насупился и дальше молчал.
Задав пару безответных вопросов, ротмистр его отпустил и глянул на главврача. Тот выстукивал об стол мундштук папиросы.
