Доктор появился сосредоточенный, уже без листка, и принялся осматривать ногу Четвертакова. Шум аэроплана опять нарастал и приходил ещё два раза, но доктор уже не обращал на это внимания.
– Так! – Доктор наклонился над раной, и Иннокентий почувствовал, что тот щупает его ногу как раз в том месте, где была рана, но Иннокентий не чувствовал боли. Это показалось ему плохим предзнаменованием.
– Чё тама, дохтар?
Курашвили распрямился, сложил руки на груди и долго молчал. Рана превратилась в язву: у язвы округлились края и напухли, стали розовыми, и внутри был гной – вполне себе состоявшаяся и оформившаяся трофическая язва. Ничего в этом особо страшного не было, если бы не место и не сырость.
– Чё тама, дохтар? – ещё раз спросил Иннокентий.
– Ничего хорошего, Четвертаков, – ответил доктор Курашвили. – Придётся тебя отправлять в госпиталь.
Иннокентий тяжело вздохнул, это была самая плохая новость, которую довелось ему услышать за последнее время.
– А без этого никак нельзя? – спросил он, ожидая услышать, что вот сейчас доктор взорвётся и примется на него кричать и ругаться, но доктор спокойно ответил:
– А без этого никак нельзя! Без этого тебе че-ез несколько дней пъ-идётся отъ-езать ногу.
– А чё тама, дохтар, я не дотянусь, мне не видать!
– А чего тебе надо «видать»? У тебя там тъ-афическая язва, если тебе это о чём-то гово-ит?
«Говоит», черт картавый! – подумал про доктора Четвертаков. – А сам-то намекает, что я малограмотный, гиря лысая, верста коломенская! А я ить и правда малограмотный! Но это ничего, это мы ещё поглядим, кто кого!»
– А ты, дохтар, ты када пальцем тыкал, я ничё не чуял! – Иннокентий намеренно назвал доктора на «ты», хотел его разозлить, и у него это получилось, лицо Курашвили налилось краской, но Иннокентий на этом не успокоился: – Ты, дохтар, отрежь её!
– Кого отъ-езать? Ногу? – с угрозой стал говорить доктор.
– Кого ногу резать? Ногу нельзя! А эту, язву, химическую, или как её?
– Тъ-афическую! – автоматически поправил доктор.
– Тебе, дохтар, виднее, какая она там, химическая или трахическая, а только ты мне её вырежи, а ногу оставь! – Кешка повернулся так, что теперь смотрел доктору в глаза, и увидел, что доктор опять стоит спокойный.
– А выде-жишь? – вдруг спросил его Курашвили.
– Чё выдерржишь? – Четвертаков намеренно «ррыкнул», снова увидел спокойствие доктора и понял, что допросился, и даже испугался, но не подал виду. – Што выдержать-то надо, дохтар?
– Больно будет! – ответил доктор, и Кешка узрел, что в глазах доктора блеснула усмешка.
