Масиас улыбнулся, глаза его заблестели.
— Значит, нам есть расчет примкнуть к Натере, барчук?
— Не только расчет, — убежденно воскликнул Венансио. — Это наш долг, Деметрио.
— Командир, — продолжал Сервантес, — с тех пор, как я Узнал вас, вы пришлись мне по душе, и с каждым днем я люблю вас все больше, ибо знаю вам цену. Позвольте же быть с вами совершенно откровенным. До сих пор вы не поняли своего подлинного высокого и благородного призвания. Вы человек скромный, чуждый честолюбия, и не желаете замечать той важнейшей роли, которая выпадает да вашу долю в этой революции. Вы говорите, что ушли в горы из-за дона Монако, местного касика. Неправда! Вы восстали против власти всех касиков, разоряющих наш народ. Все мы — капли великого социального потока, который возвеличит нашу отчизну. Мы — орудие самой судьбы, орудие, с помощью которого она заявит о священных правах народа. Мы боремся не за свержение одного презренного убийцы, а против тирании как таковой. А это значит бороться за принципы; это значит исповедовать высокие идеалы. За это борются Вилья, Натера, Карранса; за это сражаемся и мы.
— Правильно! Я сам думаю точно так же, — восхищенно поддержал Венансио.
— Панкрасио, дай-ка нам еще по бутылочке пива…
— Знал бы ты, кум Анастасио, как барчук все складно объясняет, — сказал Деметрио, у которого из головы не выходило то, что он смог понять утром из слов Луиса Сервантеса.
— Я его речи уже слышал, — ответил Анастасио. — Конечно, кто умеет читать да писать, тот во всем хорошо разбирается. Одного никак не могу взять в толк: как это вы, кум, предстанете перед сеньором Натерой, когда у вас так мало людей.
— Ну, это дело поправимое! Отныне мы начнем действовать иначе. Говорят, Криспин Роблес заходит в селения, забирает подчистую все оружие и лошадей, выпускает из тюрем арестантов и не успевает оглянуться, как людей у него больше чем достаточно. Сказать по правде, кум Анастасио, здорово мы наглупили. Хочешь верь, хочешь нет, а этот барчук объявился здесь, чтобы нам мозги вправить.
— Вот что значит уметь читать и писать!..
Оба печально вздохнули.
В хижину с кучей народу ввалился Луис Сервантес, — узнать, когда же поход.
— Выступаем завтра, — решительно ответил Деметрио.
Перепел предложил пригласить на прощанье музыкантов из соседнего селения и устроить танцы. Предложение привело всех в восторг.
— Уходим! — с тоской воскликнул Панкрасио. — Я уйду не один. Ну, у меня тут зазноба, я ее с собой прихвачу.
