Вот и теперь, лишив человека жизни, Терция не почувствовала ничего. Ни угрызений совести, ни страха быть разоблаченной, ни волнений скрывающейся преступницы. Она не знала, отчего это происходит, почему всё вокруг теряет краски. Не знала она и того, как с этим бороться. Часто вспоминала прогулки с матерью по рынку и понимала, что тогда мир был наполнен смыслом, теперь же сделался безынтересным. Что же переменилось? И тогда и сейчас она любила Рим, и тогда и сейчас любила своего отца. Неужели дело в маме?
Неожиданно для себя Терция ощутила тоску по Лукреции.
"Если бы мама была жива, она не позволила бы Тарквинию сделать это со мной" - подумала Терция. Она не поняла саму себя. Сделать что? Отец подарил ей возможность общаться с мужчинами на равных, до нее таким правом не обладала ни одна женщина, так что же не устраивает Терцию?
Девушка сосредоточилась на черно-желтой точке, кружащейся над цветами. В этом ритуальном танце чувствовалось что-то возвышенное, великое, наполненное смыслом. Знает ли пчела, что она делает? Понимает ли насколько важно ей кружить здесь, собирать мед, чтобы сберечь свою общину? Чувствует ли пчела боль, страх, смятение? Испытывает ли угрызения совести? Конечно, нет, она ничего не чувствует. Единственное, что ею движет - инстинкт сохранить общину, который замещает любовь к этой общине. Чем же Терция отличается от этой черно-желтой точки?
- Терция! - позвал сенатор дочь. Девушка встала, пошла встречать родителя. Коллатин улыбнулся, когда увидел дочь. - Слышала последние известия? Сенатор Сервилий мертв. Больше некому чинить преграды в сенате политике семьи Коллатин, - Тарквиний многозначительно подмигнул Терции.
- Я знаю, отец, - ответила девушка.
Сенатор подошел к ней, ухватил под руку и увлек за собой, в сад, выполненный на манер греческих.
- Как все прошло? - спросил сенатор, убедившись, что никто не подслушивает.
- Сервилий мертв, - сообщила Терция, не желая обсуждать подробности гибели сенатора.
- Ты не пострадала? - Тарквиний попытался изобразить заботу о дочери, на самом же деле хотел разговорить ее. Коллатину очень сильно хотелось услышать о том, как погиб его политически противник.
- Нет, - ответила Терция.
- Так может поведаешь, как все произошло?
- Прости, я плохо себя чувствую. Может быть, завтра, - произнесла Терция.
Тарквиний замер. Его лицо окаменело.
- Что же, не желаешь рассказать подробности - значит, есть возможность правде вскрыться. Тебя кто-то видел, ты как-то себя скомпрометировала, и теперь скрываешь это от отца. Если сенат догадается о том, что случилось, меня могут казнить, - Терция никак не отреагировала на эти слова. - И тогда Рим падет, а наш славный народ канет в небытие, - добавил сенатор.
