А теперь — главный обвиняемый по делу, Володя Степанов. У него не было богатых родителей, как у Риммы, его растила мама, школьная учительница. Володин отец погиб в сорок третьем году под Курском. В лагере Володе пришлось тяжело: за Полярным кругом, в ста километрах от поселка Инта, вкалывал на общих работах. Однако вынес — в том смысле, что остался жив, хотя здоровье свое подорвал. Освобожденный за отсутствием состава преступления и восстановленный в правах, он вернулся в Москву, к маме, которая занимала комнатенку в коммунальной квартире. Прежде всего окончил экстерном школу, и тогда встал вопрос: идти работать или продолжать учиться и жить на скудную мамину зарплату. Дарья Алексеевна настояла, чтобы он поступил в «нормальный» дневной институт. «Как жили эти годы, так проживем еще несколько лет, а хорошее образование — это основа основ». Она была человеком традиционных взглядов, а к бедности привыкла с детства.
В августе 1956 года Владимир Степанов был принят на исторический факультет МГУ. Это был совершенно осмысленный выбор: его по-настоящему глубоко интересовала история российской государственности, а еще — история французских революций.
В университете Володя держался несколько особняком: почти все студенты, кроме демобилизованных партийных секретарей, были моложе его на пять лет, а в молодости это существенная разница. Из комсомола он выбыл, пока сидел в лагерях; ему предложили восстановиться, но он ответил: «Что ж я в двадцать четыре года — в комсомол…» С демобилизованными же секретарями у него не могло быть ничего общего хотя бы потому, что, по их представлениям, «у нас зря не сажают», — так они думали, а за глаза так и говорили по поводу Володиной реабилитации.
Учился он превосходно, первые две сессии сдал полностью на отлично, сделал серьезный доклад о принятии Уложения 1648 года на научном кружке, чем обратил на себя внимание профессоров.
Занимался Володя много, все больше читал в библиотеке книги по русской истории, иногда приносил их домой и читал за ширмой, отгораживающей его кровать от маминой. И вот однажды, когда он только-только раскрыл том сочинений Сперанского, раздались три звонка во входную дверь.
— К нам? В такой час? — удивилась Дарья Алексеевна и пошла открывать. Она вернулась в комнату с широко открытыми глазами, будто увидела призрак.
— Там Юра Котельников… хочет с тобой поговорить. Спрашивает, можно ли войти, — сказала она шепотом.
Пожалуй, явление призрака удивило бы их меньше, чем визит Юры Котельникова. С ним Володя не виделся с того самого вечера у Риммы Назарьянц. На суд Юру не вызывали — Котельников-старший настоял на этом, — а только зачитали в суде его показания на предварительном следствии. Собственно говоря, его показания и не были нужны: подсудимые все рассказали сами, а Володя по требованию следователя записал свою сказочку про Иванушку и злого царя; в суде документ не оглашали, а лишь смутно упоминали про «клеветническое сочинение Степанова, носящее антисоветский характер».
