До 1944 года мои сестры, мама и я жили в Угличе. У нас была комната в коммунальной квартире, 22 или 24 метра, но там, кроме нас, жили еще две семьи. Был стол — я не понимала, почему его не пустят на растопку, — кровать без белья. И все. Ни тарелки, ни ложки, ни стакана. Абсолютно пусто. Мы не падали духом, повесили в красный угол портрет Ленина — туда, куда православные вешают иконы. А потом к нам пришли и сообщили, что брата и отца, служившего в артиллерийском дивизионе, убили на фронте.
В 1953 году, когда мы уже вернулись в Ленинград, мы узнали, что умер Сталин. Я была в шестом или седьмом классе. Везде был траур. Всех детей построили на линейку, директор говорил нам о Сталине. Все учителя плакали. Завуч так рыдала, что не могла говорить. Мы стояли и еле сдерживали слезы. День был пасмурный — весна, но солнца не было. Мы все оделись и вышли на Невский проспект, пошли к памятнику Екатерине Великой. По радио передавали траурную музыку. У всех было горе, и все думали: «Что же теперь с нами будет?»”
У Нины Александровны перехватило горло, и какое-то время она не могла продолжать. Затем помотала головой, будто отгоняя что-то, полусердито, полупечально. К чему было продолжать? Вряд ли ее надежды могли сбыться. Хрущев, сталинский разоблачитель, был провалом. Брежнев был коррупционером и попросту дураком. А теперь она дожила до того времени, когда у диссидентов появилось право голоса, и очень громкого голоса, а Сталина на государственном телевидении сравнивали с Гитлером. Когда Нина Александровна вспоминала об этом, она щурила глаза от ярости.
“Сталин — вождь, под его руководством страна 30 лет строила социализм, — произнесла она. — Мы были бедными и неграмотными, ходили в лаптях. Большинство крестьян были так бедны, что от урожая до урожая едва сводили концы с концами. А сейчас наша пресса лжет о Сталине. Она очерняет нашу историю, разрушает мир миллионов людей, которые строили социализм в тяжелейших условиях. Нам говорят: «Посмотрите, как ужасно мы жили!» Да, жили трудно, но все верили, что мы будем жить лучше, а наши дети и внуки — еще лучше. Те, у кого ничего не было, могли чего-то достичь. А сейчас? Есть ли у нас сейчас такая вера в будущее? Я думаю, что за четыре года перестройки мы подорвали доверие рабочих людей — я подчеркиваю: рабочих, достойных, нормальных людей, — потому что наше прошлое оплевано. Если нет уверенности в будущем, то невозможно создать нормальные условия для жизни и работы нынешнего поколения. Раньше человек, ложась спать, знал, что утром он пойдет на работу и что ему обеспечено бесплатное медицинское обслуживание — не очень качественное, но бесплатное. А сейчас нам не гарантировано даже это”.
