Мы несколько минут шли мимо рядов могил, искусно вырезанных надгробий, которые смотрелись бы уместно и на парижском кладбище Пер-Лашез. Наконец мы остановились у могилы, над которой было написано: “Могила невостребованных прахов. 1930–1942”. В землю кто-то воткнул четыре белых искусственных тюльпана. Еще была охапка завядших гвоздик, которые пахли, точно пролитое вино. Кто-то прислонил к надгробию маленькую иконку — святого Георгия. По словам Мильчакова, глубина могилы составляла четыре с половиной метра, площадь — 1,85 квадратного метра, а когда она до краев заполнилась пеплом — “сотни килограммов пепла!” — ее закатали в асфальт. Ходили слухи, что на Новом Донском кладбище похоронен и прах Бухарина, но Мильчаков не был в этом уверен.
“В самый разгар чисток печи горели всю ночь, — сказал он. — Купола церквей и крыши домов вокруг были покрыты пеплом. Снег тоже был присыпан тонким слоем пепла”.
Мы отправились на Калитниковское кладбище, куда свозили тысячи трупов. Рядом чадил зловонный мясокомбинат. Мильчаков сказал: “Во время чисток сюда сбегались все собаки в городе. Воняло в три раза хуже, чем сейчас: в воздухе стоял запах крови. Люди высовывались из окон, их всю ночь тошнило. Собаки выли до рассвета. Случалось, что на кладбище встречали собаку с чьей-то рукой или ногой в зубах”.
В Новоспасском монастыре Мильчаков показал нам крутой берег пруда. Здесь НКВД зарывал расстрелянных иностранных коммунистов: Джона Пеннера из Компартии США; Германа Реммеле, Фрица Шультке, Германа Шуберта и Лео Флайга, лидеров 842 немецких антифашистов, арестованных в апреле 1938 года; венгров Белу Куна и Лайоша Мадьяра; югослава Владимира Чопича; румын Марчела Паукера и Александра Доброджану-Геря.
“Вдоль берега росли яблони, — продолжал Мильчаков. — Их все сожгли. Заключенных заводили в монастырскую церковь, в комнату, которая называлось «баней». Их раздевали, взвешивали и стреляли им в затылок. В отчетах это называлось «медицинской процедурой». Заключенный в это время сидел. У него за спиной открывалось маленькое окошко, и палач стрелял через него. Так делали, чтобы избежать внезапного удара, инфаркта и истерики. Тела складывали, как карандаши в пенал, и на телегах увозили в крематорий”.
Мильчаков вел постоянную борьбу с КГБ, добиваясь разрешения провести раскопки в местах всех захоронений. КГБ эпохи гласности под руководством Владимира Крючкова вынужден был действовать в непривычно открытом, публичном поле. Крючков пытался “очеловечить” тайную полицию. Журналистам он рассказывал, как любит театр, собак и детей. В то же время КГБ по мере сил чинил препятствия таким людям, как Мильчаков. Ему не выдавали документы, не пускали в Бутово, открыто следили за ним и запугивали, когда он отправлялся на места захоронений. Но чем известнее становился Мильчаков, чем больше он рассказывал о своих открытиях в статьях в “Вечерней Москве”, тем большего он добивался. КГБ не помогал Мильчакову, но и не пресекал его деятельность.
