Но как же им к лицу воспитывать детей! Шкала
полезного и
бесполезного, со многими делениями, молодым женщинам известна не хуже, чем старым каргам.
Парни скорее похожи на животных. Они вообще не знают любви — только ревность. Им главное засунуть свой причиндал… в любую теплую плоть. Они не стыдятся авантюр. Они навязчивы и ребячливы одновременно. Они тоже украшают себя — пестрыми галстуками и лихо заломленными шапками. Но руки у них грязные, и непонятно, когда они в последний раз купались. Они лишь постепенно научаются быть отцами и мужьями. Некоторые старики, у которых уже имеются внуки, так этому и не научились. Такой старик считается отцом семейства и восседает во главе стола, в кресле с подлокотниками, как на троне; но никакой реальной власти у него нет. — Тем не менее каждая пара имеет свою судьбу, и судьбы эти очень разные. Существует семь смертных грехов и семь добродетелей, будто бы противоположных им: гордыня, гнев, зависть, уныние, скупость, обжорство, похоть… — невинность греха и виновность ищущих правды. Однако сила полового влечения не позволяет сбить себя с толку и проявляется — у всех здоровых людей — одинаково; хотя может и отклоняться от прямого пути, и приводить к зачатию. — Люди под одеждой: под пластами кладбищенской земли они лежат точно такие же. С такими же телами, ничем не отличающимися от этих, разве что прикрытых несколькими столетиями.
Волнительно наблюдать за людьми. Они настолько слепы, настолько глупы, зависимы от своих инстинктов… Причитания священников не производят на них впечатления. Проклятия стариков не царапают им кожу. Это их время. А если всё кончится плохо, то врач будет лучшим другом, чем родная мать.
Мы с Тутайном были доброжелательными, ни на что не претендующими наблюдателями.
Мы очень рано начали собирать и укреплять наши воспоминания. Естественная предрасположенность Тутайна к тому, чтобы накапливать впечатления, теории и факты, благоприятствовала этой сладостной страсти. Всего за несколько лет он не только приобрел значительное общее образование, но и быстро привел эту чуждую ученость в новый порядок, отделил плевелы от пшеничных зерен и смешал ценный остаток с собственными чувствами и познаниями. В его мозгу не удержалась целиком ни одна книга, не сохранились те дурацкие обязательные подстрочные примечания, посредством которых ученые превращают свои сочинения в солому; у Тутайна все знания обретали правильный вид, проходя через слух, вкус, запах, глаза, желудок, почки и чресла. (Я уже однажды писал об этом.) Его глаза с равной прозорливостью устремляли взгляд
