Вонь стояла страшная. Повалив столб, так что колючая проволока легла на землю, Розина и Гебре подкатили тачку к самой топи и уже собирались вывалить тело.
— Нет, — завизжал я, хватая Розину за руку. Меня била дрожь. — Так нельзя. Розина… Господи, что я наделал…
Розина оттолкнула меня, они с Гебре взялись за ручки тачки и сбросили тело в мох.
Зеленый ковер прогнулся. Нет, нас запугивал совсем другой человек, настоящий монстр, а у покойника лицо было исполнено печального достоинства.
Тело исчезло, Розина плюнула туда, где оно только что было, и повернулась ко мне. Ярость и жажда крови искажали ее черты.
— Что это с тобой? Ты что, не понимаешь, что он бы поубивал нас всех просто ради забавы? В живых мы остались только потому, что ему не терпелось заграбастать мотоцикл Земуя. Ты должен гордиться своим поступком.
Возвращались мы в молчании. Уже в кухне Розина обратилась ко всем нам:
— Никому ни слова о том, что случилось. Ни Хеме. Ни Гхошу. Ни матушке. Ни единой живой душе. Шива, ты понял? Генет? Гебре?
Она повернулась ко мне:
— А ты? Мэрион?
Я глядел на свою нянюшку и не узнавал ее. Лицо в крови, зуб выбит…
Но она вдруг обняла меня. Так женщина обнимает сына. Или своего героя. Я прижался к ней. Она жарко выдохнула мне в ухо:
— Ты такой храбрый.
Ее слова чуть успокоили меня: Розина и не думает сердиться.
Генет стиснула меня в объятиях.
Так вот какая она, храбрость — я стою оцепенелый, онемевший, пальцы в крови, меня обнимает девчонка, сердце колотится, — ну и храбрец из меня, чудо!
Глава одиннадцатая
Ответы на вопросы
Похоже, всех, кто был близок к генералу Мебрату, ждала одна судьба — виселица. Гхоша пока спасало только то, что он был гражданином Индии. И еще мольбы его семьи и легионов друзей. Заключение Гхоша в тюрьму не просто застопорило мою жизнь, оно лишило ее смысла.
Именно тогда я обратился мыслями к Томасу Стоуну. До переворота я целыми месяцами о нем не вспоминал. Фотографий отца у меня не было, я понятия не имел, что он написал знаменитую книгу (позже я узнал, что Хема позаботилась о том, чтобы ни одного экземпляра в Миссии не осталось), Томас Стоун был для меня призраком, бесплотной идеей. Представлялось невероятным, чтобы у моего отца кожа была такая же белая, как у матушки. Мать-индианку было легче себе представить.
Но сейчас, когда время застыло, человек, чьего лица я никогда не видел, не шел у меня из головы, был позарез мне нужен. Ведь он мой отец. Когда солдат заявился за мотоциклом и мог отправить нас всех на тот свет, где был Стоун? Когда я убил налетчика — а я ведь его убил, — где был Стоун? Когда его мертвое лицо маячило у меня перед глазами и тьма ледяными руками хватала меня, где был Стоун? И самое главное, когда мне было надо, чтобы единственный человек, которого я называл отцом, вышел на свободу, где был Стоун?
