Касаюсь плеч Генет, нежно, осторожно. Она смотрит на меня. Что у нее в глазах — любовь или ненависть?
— Я тебя всегда найду, — шепчу я.
— Может быть. — Ее губы у самого моего уха. — А мне надо научиться лучше прятаться.
Входит Розина и застывает при виде нас.
— Чем это вы таким заняты? — спрашивает она по-амхарски. На губах у Розины привычная улыбка, но брови нахмурены. — Я вас повсюду искала. Где твоя одежда? Что это такое?
— Мы играем, — отвечаю на вопрос я, помахивая в воздухе повязкой, но в глотке у меня до того сухо, что она, наверное, меня не слышит.
Генет проскальзывает мимо меня и направляется в гостиную. Розина хватает ее за руку:
— Где твоя одежда, дочка?
— Пусти меня.
— Но почему ты голая? — дерзко молчит. Розина толкает ее в плечо:
— Ты чего разделась?
Голос Генет звучит резко, вызывающе:
— А ты чего раздеваешься для Земуя? Когда ты меня прогоняешь, не ты ли сама обнажаешься?
Рот у Розины изумленно открывается. Дар речи возвращается к ней не сразу.
— Он тебе отец. А мне — муж.
На лице у Генет никакого удивления. Она смеется жестоким издевательским смехом, будто слышала эти слова раньше. Мне делается жалко свою нянюшку.
— Твой муж? Мой отец? Врешь ты все. Мой отец оставался бы на ночь. Мой отец жил бы с нами в настоящем доме! — Она в бешенстве, слезы текут у нее по щекам. — У твоего мужа не было бы другой жены и троих детей. Твой муж не выгонял бы меня, не говорил «Иди поиграй», чтобы заняться игрой с тобой.
Она вырывается и направляется к своей пижаме.
Розина на время забывает о моем присутствии.
Вспомнив, она поворачивается ко мне, и мы смотрим друг на друга как два незнакомца.
У меня будто повязку с глаз сорвали. Земуй — отец Генет. Наверное, я — единственный, кто об этом не знал. Вот ведь дурак. Почему не спросил? А Шива знает? Те долгие часы, что полковник играл у нас в бридж… ведь Земуй тоже находился где-то рядом. Улики были налицо. Я слепой наивный болван. В письмах, которые я под диктовку Земуя писал Дарвину, никогда не упоминалось, что Генет — Земую дочь. Только все эти слова, написанные и сказанные, просто солнечные зайчики на поверхности глубокой и бурной реки, а что на дне, неизвестно; вспомни все те ночи, когда ты слышал, лежа в постели, мотоцикл Земуя, и представлял себе, как он в потемках под дождем бредет домой. Не одному тебе было его жалко тогда.
Розина знала меня так хорошо, что могла проследить за ходом любой моей мысли. Склоняю голову: а как же быть с уважением к моей любимой нянюшке? Краешком глаза вижу, что она тоже понурилась, словно подвела меня, словно ни за что не хотела, чтобы я узнал ее с этой стороны. Хочу сказать: «То, что ты видела, была игра…»
