- Самое трудное - это первый шаг, - говорит она. - А потом уже включаешься в разговор и наслаждаешься процессом.
- Точно. Когда я звоню кому-нибудь незнакомому, думаю, что ни за что на свете не хотела бы иметь работу, где мне пришлось бы это делать каждый день: звонить незнакомым людям и просить их что-нибудь купить. Мне кажется это чем-то низким.
А теперь я чувствую себя гораздо ниже, примерно на том уровне, где сидит Даниель и рассматривает то, что у дерева оставила после утреннего туалета собака. Вся эта «мамская» деятельность кажется мне слишком простой. Нет, не низкой, но слишком простой. Ее мог бы делать кто угодно: няня, которая вчера оставалась с нашими детьми, пока мы ходили в ресторан, или воспитатели детского сада, куда наверняка взяли бы Даниеля, если бы я работала.
Но я не работаю, и в этом проблема. Я не вижу прямой пользы от того, что я делаю. Перспектив трудоустройства по моей специальности здесь нет. И даже если бы мы переехали куда-нибудь в Дюссельдорф или Франкфурт, и я, поднапрягшись, устроилась бы работать в какую-нибудь международную юридическую фирму или компанию, ориентирующуюся на российский рынок, то кто бы тогда кормил моих детей? Кто бы укладывал их спать? Кто бы отвозил и забирал Сашу из детского садика? Но самое главное не в этом. Даже когда они подрастут, я не смогу быть юристом. Потому что не хочу. Меня тошнит, когда я думаю о контрактах. Гораздо больше, чем от собачьих экскрементов, к которым снова подбирается Даниель. Оттягиваю его от дерева и показываю ему кучу ярко-желтых кленовых листьев.
У меня всегда была мечта - походить с детьми по осеннему ковру из листьев,
побросать их вверх и полюбоваться, как они вертолетиками падают вниз. Только в Германии чистящим службам ничего о моей мечте не известно. Они с немецкой пунктуальностью убирают опавшие листья, а вот сейчас - после выходных успело немного накопиться.
Даниель шуршит маленькими ножками по листве и улыбается. Он - маленькое чудо для меня.
Вчера мы были пару часов с сестрой на велосипедной прогулке. Нужно было видеть его глаза, когда мы вернулись. У меня такое ощущение, что если маленький ребенок теряет из виду маму, то он думает - это навсегда. Она никогда не вернется! Он крепится, не плачет, но от двери не отходит. Ждет и надеется, что она вернется. Шаги на лестнице. Не она. Опять шаги. И снова не она. Папа сует в руку булку. Нет аппетита. Лицо папы растягивается в улыбке и поворачивается к двери.
