Ирина окинула взглядом нарядный стол, взяла бокал, хотела налить вина, но не сумела открыть бутылку и достала из бара фляжку с коньяком. Отвинтила крышку, плеснула в бокал, выпила залпом. Потом подцепила вилкой кусок рыбы и потащила в рот. На дорогую скатерть шлепнулась блямба томатного соуса, она стерла ее рукой и облизала пальцы – благородный изыск праздничного ужина. Впрочем, какой праздник? Сорокалетие не празднуют, и значит, опять все у Ирины получилось по правилам. А раз так, надо убрать в холодильник продукты, поставить в буфет тарелки и рюмки, снять скатерть, которая испорчена, но она снесет ее в химчистку. Да, и еще ваза – в центр стола. Пустая, но зато на своем месте.
Она уселась у стола, поставила руку на локоть и замерла, подперев щеку и уставясь в полированную пустоту столешницы. О чем это хорошем думала она, когда заголосили поздравительные телефонные звонки? Ах да, о Тамаре…
Вообще-то не о Тамаре, а о Тамаре Васильевне, они называли друг друга на «вы» и по имени отчеству, такие вот интеллигентские штучки, тем более что Тамара Васильевна была женщиной пожилой, пенсионеркой и постоянной читательницей Ирины Викторовны. Ирина, увидев ее в первый раз, поразилась странной дисгармонии ее лица, как будто его лепили разные творцы в разное время. У нее были густые волосы цвета черненого серебра, убранные сзади, почти у шеи, в плотную аккуратную «кичку», и такого же цвета глаза, казавшиеся огромными за толстыми линзами очков. В этой серебристо-черной огромности светилось что-то трагическое, не исчезавшее даже в прищуре улыбки. Во всем же остальном у этой женщины было уютное русское лицо с мягким, не загрубленным жизнью ртом и ямочками под скулами, превратившимися к старости в короткие подвижные трещинки. Округлость лица спасла его от многочисленных морщин, только через высокий открытый лоб протянулась одна линия, которую Тамара Васильевна в задумчивости периодически стирала кончиками пальцев и сразу становилась моложе.
Трагическая глубина взгляда и простодушная миловидность прочих черт, казалось, не вязались друг с другом, но позже Ирина поняла, в чем состоит гармония этого лица, и влюбилась в него. Однажды Тамара Васильевна угостила ее освященным в церкви куличом и немного рассказала, как провела Всенощную, и еще немного о пасхальной проповеди батюшки, и о том, кто таков этот батюшка, – и сразу раскрылась тайна ее лица, лица глубоко верующего человека, понимающего трагичность и светлую радость жизни, ее сложность и простоту, ее мудрость и справедливость. Но о вере они говорили редко, а если говорили, то лишь опосредованно, потому что для Тамары Васильевны это была личная тема.
