«Я отдала тебе жизнь, а ты!..» – так они говорят, эти полоумные матери, которые полностью растворяются в любимых чадах, а потом ждут от них благодарности. Ксения же Алексеевна не отдала-таки дочери себя полностью и, если уж на то пошло, не оторвала от себя для Ирочки лучшие куски – она жила. Работала в каком-то НИИ переводчиком, выступала с докладами на собраниях, участвовала в праздничных вечеринках, ходила в театры, на концерты, на выставки – и во всех этих делах хоть какой-то своей частью всегда присутствовала Ирочка, потому что Богу было угодно соединить накрепко две жизни в одну, как две ветки на одном дереве, которые могут расти в разные стороны, по-разному развиваться и при этом крепко держаться общего ствола и питаться общими корнями. Можно было, конечно, превратить дочь в икону, повесить в красном углу и молиться на нее денно и нощно. Но разве поступают так верующие люди? Икона – это надежда, свет, иногда – перст указующий, но не клетка, держащая человека в железных тисках.
Так они и жили, соединенные неведомыми силами в одно целое, что вовсе не исключало Ирочкиных капризов и маминой порой строгости, но одновременно дарило дни рождения, подарки, разговоры о том о сем и проблемы, о которых Ирочка обычно знала и даже позволяла себе давать советы, довольно, впрочем, беспомощные.
Единственным вопросом, оставленным за скобками их отношений, была мамина личная, то есть интимная жизнь. По всей видимости, она отсутствовала, во всяком случае, Ирочке об этом не было известно ничего, кроме одного случая. Ей было лет тринадцать, когда в доме стал появляться мужчина, дядя Саша, мамин друг, который иногда пил с ними чай, чинил электроприборы, вбивал гвозди, если была нужда, а потом уходил, послав Ирочке воздушный поцелуй. Иногда он задерживался допоздна, когда Ирочка ложилась спать на своем диванчике – они разговаривали тихонько о чем-то, а она делала вид, что спит, но не могла заснуть, тревожимая какой-то тайной, которую не могла разгадать. Она не подслушивала, но однажды, почувствовав, что стоит на пороге раскрытия этой тайны, напряглась и услышала. Дядя Саша делал маме предложение руки и сердца, а мама отвечала что-то совсем тихо, нежно, и улыбалась, и светилась, и всё это было очень красиво, как в кино. А потом мама сказала:
– Но у меня ведь дочь.
– Ничего страшного, – спокойно ответил дядя Саша. – Она мне нисколько не помешает.
– Не помешает? И всего-то? Нет, Саша, так у нас не получится.
