– Я думал, ты знаешь, – промолвил Анри. – Я имею в виду, знаешь, о чем нам следует поговорить.
– Я не испытываю потребности в разговоре, – заявила Надин и еще крепче сжала пальцы вокруг бокала. Тонкий фарфор уже треснул бы о такого обращения, но толстая керамика выдержала. – Если ты хочешь поговорить, то уж должен сказать, о чем!
Жоли уставился на нее. Он выглядел уставшим и старым. Или, может быть, не то чтобы старым в свои тридцать шесть лет, а истощенным. Да, он был уставшим и истощенным. И очень уязвимым.
– Нет, – вяло проговорил он, – это должно исходить от тебя. Я не смогу начать. Это все… слишком ужасно.
Его супруга пожала плечами. Внутренне она была напряжена и дрожала от холода, но при этом понимала, что внешне должна казаться невозмутимой. Всегда было так: чем больше какая-то ситуация волновала ее, тем больше ее лицо становилось похожим на маску. В глазах угасал огонек, правильные черты лица становились неподвижными, словно высеченными на камне, и те, с кем Надин в этот момент разговаривала, должно быть, думали, что она специально провоцирует их своей закостенелостью.
Анри знал ее уже много лет, но так и не смог понять эту ее особенность. Он видел только ее недружелюбную мину и думал: в один прекрасный день я обморожусь об эту женщину.
И знал, что уже давно обморозился.
И что она никогда по своей инициативе не придет к нему поговорить.
Как в это прохладное октябрьское утро, так и в любое другое в будущем.
4
В понедельник мать Лауры появилась у дочери в десять часов утра, чтобы вернуть ей Софи и разузнать, что та планирует делать. Накануне вечером Лаура неожиданно привезла ей внучку и что-то невнятно пробормотала о «чрезвычайной ситуации», добавив, что, возможно, ей придется на короткое время съездить на юг Франции. Она спросила, сможет ли ее мать взять малышку еще на неделю, и Элизабет Брандт, не понимающая, что могло произойти, была полна решимости все разузнать.
Лаура открыла матери дверь, держа трубку возле уха. Она как раз набрала номер отеля в Перуже и нарвалась на какую-то нудную женщину, пообещавшую переадресовать ее дальше. Незадолго до этого она нашла Перуж на карте – это недалеко от Лиона. Расстояние до Женевы показалось Лауре слишком большим, чтобы представить себе, что Петер проживал в Перуже и три дня подряд ездил в Швейцарию, чтобы заниматься там своей работой. Ей вдруг стало холодно, и в ней зародилось предчувствие, что груды развалин в ее жизни могут оказаться гораздо крупнее, чем ей казалось после вчерашнего ужасного дня.
