– Я сам знаю, что мне нужно, – холодно сказал Фалько.
С улицы донесся грохот – сначала отдаленный, а потом поближе. Маркер вздрогнул. Фалько стоял неподвижно, дымя зажатой в углу рта сигаретой, и сощуренными глазами всматривался в расположение шаров.
– Первая кегля? – сообразил наконец Портела.
– Она.
– О-о… Трудный удар.
– Непростой.
– Придется бить очень крутой оттяжкой.
Фалько на мгновение вскинул глаза и взглядом встретился с Портелой. И отметил, что тот выдержал его со спокойным любопытством. Казалось, рвущиеся снаружи бомбы ни капли его не тревожат. Снова громыхнуло, теперь уже совсем рядом, будто прямо на улице.
– О господи! – пробормотал маркер. Нечастое по тем дням восклицание. Руки, опиравшиеся на бортик стола, тряслись.
– Убирайся отсюда, – презрительно бросил Портела.
– Но уже поздно идти в убежище, – жалобно произнес маркер.
– Спрячься в подвал, дубина.
Маркер не заставил себя упрашивать. Схватил причитавшиеся ему четыре песеты и бросился прочь со всех ног, лавируя между столами. Напоследок обернулся:
– Отчаянные вы.
Фалько, ощущая на себе взгляд Портелы, ударил энергично и коротко. Вышло безупречно. Биток ударился о второй шар, пошел назад, почти на середине срикошетил о длинный борт и двинулся по прямой к первой кегле.
– Ровнехонько тридцать одно, – сказал Фалько.
После отбоя воздушной тревоги они вышли вместе. И, словно заранее договорившись, двинулись к подножию лестницы, что вела к старинному собору. Ниже, между зданий на улице Каньон упала бомба, побив оспой осколков фасады и засыпав мостовую стеклянным крошевом и обрывками трамвайных проводов. Экой, прости господи, символизм, подумал Фалько, увидев, что шрапнель как бритвой срезала нижнюю лиловую полосу на трехцветном полотнище, вывешенном над входом в винный погребок. Жильцы соседних домов оценивали ущерб от бомбежки, мальчишки искали скрученные в жгуты осколки.
– Как насчет стакана вина? – спросил Фалько.
– Не откажусь.
Погребок притулился на углу рядом с папертью: мраморный прилавок, большие темные бочки, афиша, возвещающая о корриде 1898 года. Пахло грязными опилками и винной кислятиной. Фалько и Портела заказали по стакану красного и несколько минут говорили о всяких пустяках. Ни тот, ни другой не упомянул ни бильярд, ни бомбы. Один расспрашивал, а другой рассказывал о том, как работает в швейном ателье своего отца, очень известном на Калье-Майор. До войны оно процветало, а сейчас переживает трудности.
