— Ну-с, вернемся к нашей барыньке, — решил Шумилов. — А куда ж ты её вез?
— Она села здеся, ну, то есть на Знаменской площади, а повёз я ее по Невскому, она хотела добраться до театра на Итальянской.
— В дороге что-нибудь было интересное: может, где-то останавливались, о чем-то говорили?
— Да ну, куда там говорили! — Андрей махнул пренебрежительно рукой. — Зонтом меня в спину тыкала, давай, дескать, погоняй! Где-то на полпути между Надеждинской улицей и Литейным попросила остановиться. К девчонке обратилась, которая по тротуару шла. Потом вышла на минутку, о чем-то с ней поговорила, мне сказала стоять, ждать. Опять села и потом уже я её высадил на Итальянской, напротив театра.
— О чем же она спросила девочку?
— Девочка-девочка, щеночка маленького не хочешь взять? Та ей, дескать, а что за щеночек? Но мамзель выскочила из коляски, и что там дальше говорила, не знаю.
— Понятно. А когда она на Итальянской вышла, куда направилась?
Андрей Копытин пожал плечами:
— Не-а, не знаю. Неохота мне было на неё смотреть. Противная мамзелька, глупая. Ко мне сразу же парочка подскочила, там ведь место бойкое, людное.
— Значит, ни лица ее не запомнил, ни имени не знаешь?
— А на что мне ее имя? Я имени её вообще не слышал. Чай, она мне не кума, не невеста. Лица не помню, это точно, да и не видно его было — шляпка на голове такая черная, с вуалеткой. А вот юбка в клетку — это хорошо запомнил, сумка такая черная, с костяными ручками. И зонтик желтый такой, длинный. Ух, и больно же она им меня в спину тыкала, почитай, как штыком. Окаянная! — извозчик досадливо покачал головой.
— Что ж, Андрей Копытин, хорошая у тебя память, за то тебе и награда хорошая, — Шумилов поднялся с места и, подойдя к письменному столу, отсчитал пять красненьких ассигнаций. — Как и обещал, пятьдесят целковых.
Извозчик аж даже отшатнулся от протянутых денег:
— Это не мне, это Силу Нифырычу.
Шумилов отдал деньги старосте:
— Строго в вашем департаменте, Силантий Никифорович!
— Ничего, мы поделимся, — без тени иронии отозвался староста.
