Шумилов размышлял о том, что можно было бы, конечно, попытаться отыскать Екатерину Верейскую через адресный стол, но кто мог поручиться, что на сей раз фамилия окажется подлинной?
Один раз эта дамочка уже назвалась Галиной Варвариной. Кроме того, дамочки познакомились в таком месте, о посещении которого даже и упоминать не следовало в пристойном обществе. Смешно думать, будто они представлялись друг другу настоящими именами; скорее всего, «Екатерина Верейская» — всего лишь псевдоним для внутрибольничного употребления.
Но при этом в регистратуре она непременно должна быть зарегистрирована под своим настоящим именем. Калинкинская больница была местом серьезным и работала под плотным контролем Врачебно-полицейского комитета. В ней было двенадцать женских отделений, причем часть из них являлась настоящими тюрьмами, поскольку там содержались принудительно доставленные на лечение. В больнице существовал жесткий контроль за пациентами: так просто туда не придешь и оттуда не выйдешь, паспорт обязателен. Если паспорта нет, то лечить, конечно, возьмут, но привлекут полицию и личность все равно установят.
Главным врачом Калинкинской был Эдуард Федорович Шперк, довольно известный врач, не достигший еще и пятидесяти лет. Шумилов познакомился с ним еще во время работы в прокуратуре. После изгнания из этого ведомства, доставившего Шумилову, впрочем, более славы, нежели позора, отношения их ничуть не испортились. Шперк, много лет проработавший в Амурском крае, не понаслышке знал, что такое чиновничья косность, а потому, видимо, симпатизировал Шумилову. При всем том Алексей Иванович знал: бессмысленно просить Шперка предоставить доступ в больничный архив, для него врачебная тайна была священной. Если Шперк и позволит заглянуть в регистрационные документы больных, то только с санкции судебного следователя, которую Шумилов, разумеется, никогда бы получить не смог.
Итак?
Когда Шумилов добрался в самый конец Фонтанки, туда, где находилось мрачное здание, он примерно представлял, как следует действовать далее.
Расплатившись с извозчиком, Алексей зашел в главный подъезд и, задумчиво глядя себе под ноги, направился мимо больничного сторожа, стоявшего на вахте. Затем, точно вспомнив что-то, остановился перед ним и, щелкнув пальцами, спросил:
— Голубчик, скажи-ка, Эдуард Федорович у себя? Меня ждёт? Никуда не уезжал?
— Простите?.. — не понял сторож.
— Я спрашиваю, главврач в больнице? Шперк никуда не уезжал?
