(не будем вдаваться в подробности), что ей никак не удавалось придумать что-то стоящее, она цеплялась за любые варианты, которые, как ей казалось, могли бы сбить меня с толку, и выжимала из этих вариантов все до последней капли. После каждого якобы вполне невинного предложения она сверлила меня взглядом, словно надеялась спровоцировать на заезженную лекцию о морали, которая, как полагается, будет завершена сладеньким утешением, – и это тут же развяжет ей руки. Я чувствовал, что она начинает нервничать. Дважды, прояви я чуть больше настойчивости, все кончилось бы слезами, – чего мне, конечно, очень хотелось – но, похоже, это было выше моих сил. Иногда я почти одерживал верх, почти добивался настоящего, а не притворного внимания и доверия, но она тут же от меня ускользала.
Около четырех я не дрогнув усадил Эллен в такси, и мы поехали на вокзал. Ветер снова стал резким и промозглым и швырял в лицо обжигающий снег, на улицах озябшие люди с несчастным видом ждали автобусов и трамваев, которые не могли вместить всех топтавшихся на остановке. Глядя на них, я пытался радоваться тому, что нам так повезло, никаких житейских забот и тягот, но на самом деле теплый и уютный мир представителей элиты, частью которого я был еще вчера, вдруг исчез. И в ней, и во мне появилось что-то – что-то враждебное, абсолютно не свойственное нашему привычному мирку; оно ощущалось и в громыхающих рядом трамваях, и в улицах, по которым мы проезжали. Я почти с ужасом пытался представить, что было бы, если бы я, скажем так, не вторгся коварно в замыслы Эллен. Люди, цепочкой растянувшиеся вдоль перрона в ожидании поезда, казались мне такими же далекими, как те, из моего благополучного мирка, только от вокзальной толпы постепенно относило меня самого, все дальше и дальше.
Билет я купил в тот же вагон, но на более дешевое место. Вагон был старого образца, с тусклым светом, с ковриками и обивкой, которые копили пыль вот уже лет двадцать. На ближайших местах было человек шесть, я их едва замечал, разве что как антураж той фантастической реальности, существование которой я, наконец, начал осознавать. Мы с Эллен вошли в ее купе, заперли дверь, сели.
И тут я вдруг обнял ее и нежно прижал к себе, но это была особая нежность, как будто Эллен была маленькой девочкой, но ведь она и была ею. Она вяло попыталась высвободиться, а потом затихла, покорно терпела мои объятья, вся напрягшаяся, сплошной комок нервов.
