На самом деле все было еще проще. Она меня стеснялась. Стеснялась моей неприспособленности к жизни, неумения делать «настоящую карьеру», неумения много пить и быть «душой компании». При этом она меня очень любила! Да, так бывает. Женщины устроены парадоксальней нас, мужчин. Она любила меня ревнивой эгоистичной жалостью, как часто матери любят больных детей. Но постепенно стеснение вытеснило любовь, и она ушла, не думая, что будет со мной.
Сейчас, глядя, как еще живые органы постепенно уходят из моего тела, я понял причину своей смерти. Они, как и жена, стали стесняться меня. Сильные и здоровые, они хотели жить совсем другой жизнью. Сердцу не хватало адреналина и радостного возбуждения. Легкие мечтали наполняться звенящим от мороза воздухом альпийских шале. Печень готова была в хмельном застолье перерабатывать литры водки, а либидо требовало женщин больше, чем я предлагал…
Утром, на парковой скамейке, совершенно здоровые органы взбунтовались и отключили меня от себя. Наверно они, как и жена, знали, что не пропадут без меня. Что в специализированных клиниках по всему миру за каждым из них стоит огромная очередь, и они смогут выбрать новых хозяев по своему вкусу и генетической совместимости. Ну и ладно. Простите, пожалуйста.
… Через час все, что когда-то было частью меня, аккуратно запакованное в стерильные полиэтиленовые пакеты, лежало в корыте со льдом. Сердце, легкие, печень, почки, два моих глаза и даже семенники. Каким-то особым, похожим на шприц инструментом из меня выкачали костный мозг. Слава Богу, подумал я, головной мозг еще не научились имплантировать. Не то чтобы стыдно, если кто-то чужой узнает про меня больше, чем мне бы хотелось. Просто мои мысли – это моя тайна. Пусть хоть они останутся со мной.
За всей процедурой изъятия органов я наблюдал совершенно спокойно, но когда прозектор начал срезать со спины, груди и бедер тонкие полоски кожи, мне стало больно… Тонкая кожа рвалась в его руках. С кожей и у меня часто бывали проблемы. Чуть заденешь, сразу царапина, синяк. Ерунда, скажете вы, покойник не может чувствовать боль, и будете правы. Но душа-то не умирает вместе с нами. Она бессмертна. Следовательно, и боль ее, в каком бы мире душа не находилась, – бессмертна. Я бы даже сказал, что именно боль делает наши души бессмертными. И если чья-то душа не чувствует боли, то она вовсе и не душа, а просто часть тела, такая же бренная, как и все остальные.
Когда во мне не осталось ни одного живого, годного в дело органа, санитар с прозектором переложили все, что осталось от моего тела, в пластиковый мешок.
