Все ложь, обман, жалкое притворство. Ненавижу.
Я так утопаю в своей боли, что не сразу понимаю, что происходит вокруг, лишь громкие крики толпы и оглушительные выстрелы заставляют меня вынырнуть из переживаний и посмотреть на площадку, где творится что-то невообразимое, потому что ровных рядов, которые стояли лишь несколько минут назад, уже нет, а за место их шумная серая масса, пестрящая темно-синими пятнами, по-видимому охранниками, пытающимися успокоить взбунтовавшихся рабов. Мое видение искажено невысохшими слезами, и я протираю глаза тыльной стороной ладони, чтобы улучшить четкость и рассмотреть все получше. Вжимаю голову в плечи, слыша очередной выстрел и отползая дальше от решетки. Мне становится до безумия страшно, и я ошалело ползу назад, оглядываясь по сторонам и мечтая как можно скорее покинуть здание. Краем глаза замечаю черную фигуру, стоящую на верхней трибуне и спокойно наблюдающую за происходящим, и пусть эта фигура скрыта в черном плаще с глубоким капюшоном, но она кажется мне будто знакомой. Что-то смутно знакомое я нахожу в манере стоять, в ширине плеч, в росте, в ленивых движениях, когда человек наконец отворачивается и исчезает в одной из арок, ведущих в общий коридор верхнего этажа.
Все это происходит за считанные секунды, перемешавшие в себе боль, разочарование, отчаяние и страх, все это оглушает меня и превращает в полуживую сомнамбулу, потерявшуюся в эмоциях. Может поэтому я не сразу осознаю, что натыкаюсь спиной на чьи-то ноги и все мои попытки оттолкнуться от земли оказываются бесполезными. Задираю голову вверх, наталкиваясь на хищный и насмешливый взгляд, и зажмуриваю глаза, ожидая удара взметнувшейся надо мной резиновой дубинки.
Я должна вернуться домой, я должна вернуться домой, я должна вернуться домой… к маме.
========== Глава 17 ==========
Бывают моменты, когда возвращаться не хочется – лучше плавать в темноте и незнании, чем сломаться под гнетом реальности, настолько отвратительной, что я всеми силами цепляюсь за бессознательность, отгоняя прочь наступающие звуки, ощущения, мысли, боль, которая начинает терзать меня, как только я выныриваю наверх и делаю первый вдох. Глубокий и шумный, он эхом отдается в ушах, и я болезненно морщусь, едва открывая глаза и натыкаясь лишь на расплывчатые образы незнакомого помещения. Яркая настольная лампа, опущенная вниз, кажется мне нечетким ослепляющим пятном, не имеющим границ и форм; бетонные стены, пустые и мертвые; одинокий стул, стоящий у стола, а после пустота, которая проглатывает меня и заставляет вновь прикрыть глаза от ощущения дикой головной боли и усталости, наряду с которыми меня терзает какое-то странное онемение и беспомощность. Хочу пошевелить руками, но не могу даже согнуть пальцы, которых совершенно не чувствую. Лишь когда через силу поднимаю отяжелевшие веки и задираю голову вверх, понимаю, в чем дело – мои руки скованы тяжелыми наручниками, прикрепленными к толстой цепи, практически поднимающей меня над полом. Только вытянув ступни и встав на носочки я могу разгрузить свои запястья, на которые приходится основная нагрузка в виде моего ослабшего тела. Все они стерты, почти до крови, и каждое мое движение приводит к тому, что наручники еще больше вонзаются в кожу, отчего я глухо стону и, с трудом поймав равновесие, затихаю.
