Обычно в это же время Джейкоб звонил из трейлера мертвеца – ему тоже не спалось.
– Решил проверить, – говорил он. – Узнать, как ты день провела.
– Болталась по дому. Доела последние макароны. Пыталась не превратиться в кучку пепла. А как ты?
– Жарко. Тут жарко. Все время жарко.
– Открой окошко. На улице прохладно. Я все окна открыла, и мне хорошо.
– Да я тоже все открыл и все равно жарюсь. Как в духовке.
Ей не нравилось, с какой злостью он говорил об этом и как зациклился, воспринимая жару как личное оскорбление.
Харпер старалась отвлечь его, рассказывая о себе спокойным, беззаботным тоном.
– У меня появился завиток из чешуи на внутренней стороне левой руки; похож на открытый зонтик. Зонтик, уносимый ветром. Может, у чешуи есть художественный вкус? Может, она реагирует на то, что у человека в подсознании, и пытается нарисовать на коже то, что может ему понравиться?
– Не хочу говорить о хрени, которая тебя покрывает. Меня трясет, как только подумаю об этой мерзости на твоей коже.
– Приятно слышать. Спасибо.
Он резко, сердито выдохнул:
– Извини. Я ведь… я ведь вовсе не бессострадательный.
Харпер рассмеялась – удивив не только Джейкоба, но и саму себя. Старый добрый Джейкоб иногда так причудливо подбирал слова. «Бессострадательный». В колледже его специализацией была философия – пока он не бросил учебу, – и он по старой привычке иногда шерстил словари в поисках правильного слова, которое необъяснимым образом оказывалось неправильным. И часто он поправлял правописание у Харпер.
И почему, лениво подумала Харпер, нужно было заразиться, чтобы заметить, что брак трещит по швам.
Он снова начал:
– Прости. В самом деле. Я просто закипаю. Трудно даже соображать.
Сквозняк пронесся по комнате, лизнув Харпер прохладой по голому животу. Она не представляла, как Джейкобу может быть жарко, где бы он ни находился.
– Мне подумалось – не начала ли драконья чешуя рисовать зонтик Мэри Поппинс на моей руке. Знаешь, сколько раз я смотрела «Мэри Поппинс»?
– Драконья чешуя не реагирует на твое подсознание. Это ты сама реагируешь. Ты видишь то, что готова увидеть.
– Разумно, – согласилась она. – Но знаешь что? В больнице лежал садовник, так у него на ноге были рисунки – совсем как ползучие лианы. Можно было разглядеть крохотные листочки. Все говорили, что похоже на плющ. Как будто драконья чешуя в рисунке выразила суть дела всей его жизни.
– Она всегда так выглядит. Похоже на терновые ветки. Не хочу об этом говорить.
