— Доклады были со многих заводов — с Урала, Украины, — уклончиво ответил Савва, устало поднимая и опуская глаза.
«А что бы я стал делать, случись со мной такое же? — подумал Солнцев. — Все, что угодно, но только не киснул бы. Никогда не испытывал я сострадания к погорельцам такого рода. Да и есть ли оно у других? Принцип выше личности. Отстаивая интересы государства, нельзя щадить персону».
— Такой уж у меня характер, Савва, не отворачиваю лица ни от ветра, ни от грозы. Не уклоняюсь от ответственности за твою осечку… — Солнцев вдруг умолк: было что-то страшное в том, как внезапно широко распахнулись глаза Саввы, злые, горящие, как у голодного льва. Савва встал, прошел до окна, потом к столу, опять к окну. Тихон с беспокойством, граничащим с испугом, следил взглядом за его ногами: икры повыше коротких голенищ вздрагивали.
— Не беспокойтесь, Тихон Тарасович. Я ломовая лошадь. Привык возить тяжести в гору, привык к поддержке товарищей. Когда падаю с горы, других с собой не увлекаю.
— Немного не так понял меня. Пока я жив, поддержу тебя всеми силами, — опять громко сказал Солнцев. И вдруг, почесывая затылок, морщась в крайнем затруднении решить сложный вопрос, протянул: — Вот проблема-то, а!.. Дядя — директор завода, племянник — парторг. А? Удобно ли? Скажи!
— Откровенно говоря, этот мужик не посчитается и с родней. Молодежь у нас хорошая.
— Ну, ну, разговор об этом пока что черновой, — сказал Солнцев, пожимая на прощание руку Савве.
Машину вел Юрий, Савва сидел рядом, уставившись немигающими глазами на мощенную булыжником дорогу. Оба молчали. Обоим было неловко оттого, что Солнцев так грубо выпроводил Юрия и секретничал с Саввой. По радио передавали песни в исполнении известной артистки, судя по ленивому голосу, женщины пожилой и толстой:
Поморгала я глазами
С выраженьем на лице:
Стоит милый мой в Казани,
Машет ручкой на крыльце.
Юрий выключил радио, бросив:
— Самодельщина!
— У тебя нет чувства юмора. — Савва сердито засопел горбатым носом, снова включая приемник.
— А у вас — вкуса, Савва Степанович.
Певица тянула другую, также неприятную для Юрия, но очень нравившуюся Савве песню:
А лаптищи-то на ём, ём, ём —
Черт по месяцу плел.
Эх, ну, ну-да, ну.
— Поехала, — сквозь зубы процедил Юрий и умолк.
— Ну и денек! — заворчал Савва, сдвинув на затылок фуражку военного образца. — Утром был в Москве, потом успел прилететь на Волгу, провел совещание, с тобой поспорил, с Тихоном душу отвел. Как только выдерживает мой организм такую нагрузку, а?
