Так он и уснул. И тут сон подложил ему под бок что-то мягкое, теплое. Он прижал его к себе и еще подивился, что Мари не такая уж костлявая и холодная, как он думал, а гораздо круглее и мягче. Но оказалось — это совсем не Мари, а этакая пухленькая смуглянка, он знавал ее тогда, на юге. Он схватил ее, но тут внизу отворилась дверь, он только подумал: «Бежать!» — как все умолкло, опять он повернулся к ней, но вдруг зазвучали голоса, раздался стук, он выпустил ее, и снова все улеглось, они обнялись, и снова стук, у него уж и желание прошло от напряженного прислушивания — ладно, пускай стучат, свершение было близко, но рядом что-то грохнуло, и дверь распахнулась.
Гулль присел в постели и стукнулся головой о потолок. Темно, хоть глаз выколи, глухая тишина в доме, на море отлив. Он подумал: «Что это все время меня будит? А не мешало бы выспаться как следует». Он лег навзничь и постарался сосредоточиться на том, о чем думалось всего охотнее — об апрельских днях в порту Себастьян. Это было после мятежа на «Алессии». Гулля хотели вывезти из города — его и товарищей, — во внутреннем дворе Кеделевых казарм ждали уже виселицы, он вырвался, ему прострелили ногу, он упал, и тут подоспели люди, длинными безмолвными шпалерами окаймившие улицу, они прикрыли его, подхватили и унесли прочь. С этого и началось. На следующий день весь город пришел в движение, пароходная компания «Бредель и сыновья» — ей принадлежали три четверти гавани — закрыла свои конторы, семейства служащих покинули город, гавань и рынок словно вымерли. В тот апрель были удовлетворены все требования последних десяти лет. Когда компания на первых порах пошла на уступки и в Себастьяне все улеглось, префект разместил Кеделев полк на острове Маргариты — рыбаки в ту пору еще не вернулись с осенней путины. Тогда-то и взялись за поиски, Гулля искали на пароходах, а он был тут же, на острове, можно сказать, у них в лапах. Стоило бы ему дать знак — и восстание захватило бы город, распространилось бы по всему берегу и, пожалуй, перемахнуло б в соседний округ.
Да только когда это было! Прошли, пожалуй, не месяцы, а годы. И сам он уже, видно, не тот, в ту пору в нем еще бурлила радость. Хорошо, когда человек радуется жизни, — во всем ему тогда удача. Не то сейчас! К нему уже не вернется былая беспечность, он бы и рад, да что поделаешь! От избытка сил и вздумалось ему тогда, чем воспользоваться представившейся возможностью бежать, переправиться сюда, в Санкт-Барбару. Не то сейчас, ныне все виделось ему в другом свете. Он уже не счел бы позором уехать. Не зря пришла ему вчера та мысль, ведь он и сам переменился, в нем уже не бьет ключом былой задор.
