створе? Или все-таки дома?
А на створе по-прежнему напряженно, по-прежнему не до Нового года.
Здесь все еще кладут бетон, строят объезд над выходным порталом, здесь все
еще в разгаре работы по цементации стен и лотка тоннеля.
Еще предстоит закрыть бетонными пробками устья подходных штолен,
демонтировать, убрать прочь десятки тонн металлоконструкций, управиться
109
с массой всяческих недоделок, работы неблагодарной, расхолаживающей и
потому требующей до конца сохранить наступательный порыв штурмующих
бригад.
У дверей кабинетов Серого, главного инженера стройки Леонида
Азарьевича Толкачева, заместителя начальника стройки Петра Федоровича
Шинко несменяемые засады корреспондентского корпуса. «Охотятся» за
Хуриевым, за Татаровым и Бушманом. Но точного срока нет, да и не может
быть. Ясно одно: все теперь измеряется днями. Подстегивает конец года,
необходимость успеть к весеннему паводку отсыпать верховую перемычку,
подстегивает, наконец, обещание — перекрыть Нарын в 1965 году!
Над Токтогульским створом гудит обжигающий ветер. Он стелет по
земле пламя костров, у которых наскоро отогреваются люди, он мечет в лица
вихри белой каменной пыли и уносит голоса. В вагончике участка освоения
склонов сидят его начальник Дмитрий Бушман, начальник участка
механизированных работ Александр Пятерев и Казбек Хуриев, с трудом
удерживающий в еще не отошедших с мороза пальцах черный карандаш. Все
работы по осуществлению перекрытия поручены им, и сейчас надо думать,
кому из людей можно доверить эту честь.
— Начнем с первых. С тех, кто пробил сюда бульдозерную тропу, кто
ставил здесь первые палатки, кто встречал здесь первую зиму памятного 1962
года. Пиши Сеяра Феттаева, Анатолия Курашова. . Давайте распишем буль-
дозеры. . В каждой кабине трос. Два троса. Давайте распишем остальных
людей. . Давайте сделаем все лучше, чем это было в январе 1959-го, чем в
октябре 1961 года. Сегодня мы встречаемся с Нарыном в третий раз. Давайте
распишем, как все будет выглядеть!
В тот вечер Толя Балинский добрался до дому позже обычного. С
трудом стащил заляпанные окаменевшим раствором спецовку и ботинки,
мельком глянул в зеркало на свое обожженное постоянным холодом, серое от
каменной пыли лицо.
Эля включила газ, разогрела ужин.
110
—Ты чего так поздно?
—Собрание было.
—А чего сияешь?
—В список попал.
—Ох, Балинский, вечно ты куда-нибудь попадаешь, в какой список-то?
