чить, диплома не видать, что в соответствующей графе анкеты так и
останется у него этот прочерк, столь досадный, даже конфузный по
нынешним временам. Но ни досады, ни тем более конфуза по случаю
отсутствия хоть какого-нибудь диплома он не испытывал, интерес к этой
личной проблеме был утрачен начисто. И как бы далеко вперед он ни
заглядывал, жизнь его без остатка укладывалась в русле
Нарынгидроэнергостроя, и ни о каких других вариантах или запасных
решениях ни для себя, ни для детей своих он уже не думал.
Он не хотел бы обидеть этим признаньем ту работу, которой жил
прежде, тех людей, с которыми ее делил. Он и там не спал на ходу, не
задыхался в безвоздушном пространстве, не плакался друзьям в жилетку
насчет того, что с радостью ушел бы куда глаза глядят, лишь бы начать все
сначала, лишь бы не видеть того, другого, третьего, нет. И все же вздыхает
теперь, на мгновение представив, что тогда, в горкоме, могли и прислушаться
к его самоотводу, могли оставить в Оше. И тогда в его жизни не было бы
Кара-Куля, створа, того исключительного обстоятельства, которое крылось в
самом слове «всесоюзная» и мимо которого он чуть было не прошел.
Никогда особенно не приходилось размышлять над тем, что могут
означать эти примелькавшиеся слова, что они в себе таят. Да они и не таили
ничуть, все сказано предельно открыто, ясней некуда — всесоюзная стройка!
Всесоюзная! Значит, люди со всей страны, и каждый, что бы сюда его ни
привело, привез в Кара-Куль не только семью и чемоданы, трудовую книжку
или до отказа набитый всяческими бумагами портфель, но и частицу тех
96
строек и городов, где работал прежде, их дух, традиции, уменье и талант
делать дело. Какой спектр уровней, стилей руководства и людских
взаимоотношений, какая немыслимая пестрота житейских ситуаций и судеб!
Все это бродит, спекается, из всех этих струй и напластований,
составляющих и градиентов, легирующих добавок и флюсов, катализаторов и
заполнителей, учкурганских, ошских, фрунзенских, московских, волжских,
сибирских и днепропетровских отливается, отстаивается новый сплав —
каракульский, и сознавать свою причастность к этому таинству творения че-
ловеческой общности доставляло глубокое и непреходящее удовлетворение.
Человеком, которому крупно повезло, он чувствовал себя еще и по той
