Какое-то время никто — ни мои родители, ни я не могли осознать, что происходит. И до сих пор не знаю, да и не хотел бы знать, было ли у них все сговорено заранее, или поступки Риткиного хозяина возникли под действием хозяйкиных распоряжений, горечи расставания и томления от выпитого коньяка, но мы трое молча смотрели на них и не могли сдвинуться с места.
А дальше началось совсем страшное и непонятное: из-за большого замшелого валуна, волоча парализованные задние ноги и тащась брюхом по земле, к нам, нет — к ним, к своим убийцам хозяевам, подползала Ритка.
Отец как-то странно хакнул, белый-белый, словно стволик березы за его плечом. Мать судорожно повисла на нем, что-то мелко-мелко говоря и всхлипывая.
— Не могу… Не могу больше… — сдавленно, как внезапно ослепший человек, прохрипел Риткин хозяин и отбросил наган в сторону.
— Нельзя же так ее оставлять! — зло крикнула хозяйка. — Надо сбросить ее в реку! Помоги мне!
…Да подождите, как же это? Раненую… Не приласкать, не перевязать… Сбросить… Кого сбросить? Эту, ползущую из последних сил, с окровавленными лапами собаку? В реку? Ее? Мою собаку? Мою любимую Риту?! А-а-а-а!!!
Говорят, что человек никогда не слышит собственного голоса. Но мой крик — крик бессилия и ужаса — до сих пор стоит у меня в ушах.
Красная ярость сотрясла меня!
Неслыханная красная ярость охватила все мое маленькое существо, застлала мне глаза сумрачным кровавым туманом…
Я бил и бил стиснутыми до судорог кулачонками по этой огромной бабище, по ее обширному животу, который, словно тесто, мягко колыхался и проседал под моими ударами.
Ногти мои скользили по цветастой шелковой ткани, и я не мог даже зацепить ее, даже оцарапать. Кажется, я подпрыгнул и пытался укусить ее за локоть, потому что последнее, что я помню словно бы сквозь темную толщу воды, где-то высоко вверху ее голос:
— Да оттащите же вашего волчонка!
Вероятно, я потерял сознание.
Куплю ли я когда-нибудь своему сыну собаку?!
О, мы не просто завидовали! Мы восхищались их блестящей жизнью! Разумеется само собой, что в свои пятнадцать-шестнадцать лет они уже нигде не учились, а работали и получали рабочие карточки.
А как они изысканно одевались! Представьте себе: они облекались в настоящие кирзовые сапоги на подковках, а белую подкладку голенища отгибали так, что были видны ушки. На каждом топорщился новый, с иголочки, ватник с хлястиком, а на головах чудом удерживались кепочки-маломерки из восьми клиньев да еще с пуговкой!
