— Кто? Буратино? — спросил я, гордо вскинув голову. — Буратино в стране счастья, где его много, где Грин и Гофман.
Юрик, замычав неопределенно, добавил:
— И Гамсун.
— Ну, не знаю, — возразил я. — Гамсун — не знаю.
Юрик обиделся и громко, достаточно громко, чтоб я расслышал, сказал:
— Гамсун тоже в той стране счастья, где его много, и где Буратино ходит в школу, а Грин имеет огромный письменный стол.
— Гамсун — не знаю, — повторил я и начал демонстративно закладывать в пепел картошку. Тогда Юрик пошел в дом и там выпил водки, которую ненавидел. Затем он выпил еще немного вина и только после этого вернулся к костру и уселся, молча глядя в тлеющий круг.
— Зато там есть чистые, умные, светлые, добрые, изысканные и слабые женщины, — примиряюще заметил я.
— О-о, — оживился Юрик, — их там очень, очень много — в стране счастья, и они никогда, никогда не позволят себе стать другими.
Мы внятно помолчали, и, достав из лежащей на земле пачки по сигарете, закурили, и, одновременно посмотрев в небо, тихо сказали друг другу:
— Ойе! Ох!
Так нас научила бабушка, чтобы мы никогда не ссорились, и еще — чтобы учились слушать мир.
Господа, для тех, кто читает, поясню: в слове «ойе» надо длить звук «о», несколько меньше — йотированный, который, несомненно, должен заканчиваться кратким «э». В слове «ох» самое главное — в горловом произнесении звука «х», который должен длиться две-три секунды противу одного мгновенья звука «о».
Затем мы с Юриком потолковали о средневековом эпосе. Перебрели в Прованс, спустились к Платону и, снова чуть поднявшись, застряли где-то между Октавианом Августом и Марциалом. Разговор увяз. Похолодало. Выпили. Звезды дали крупный план, и из малины вылезла Люся, чтобы подойти к костру. Тут Юрику стало плохо, и я отнес его в дом. Железная кровать с латунными шариками у изголовья приняла тонкое тело без звука. Я включил свет и набросал на Юрика тряпье. Достал из шкафчика тазик, нашатырь и касторку. Касторка была в бутылке из-под пива, а тазик был разрисован гуашью под черепаху.
Когда со всем было покончено, я вышел во двор, разделся и долго мылся в импровизированном душе с холодной водой. Ночь вошла в силу. Близился час Быка… Я вернулся в дом. Юрик сидел на кровати голый, хилый и слегка задумчивый. С кем-то говорил вполголоса, чуть необычно произнося гласные. Жилка на лбу дрожала. В руке был пустой стакан. Он говорил быстро, все больше, знаете, вопросы, вопросы. Я уселся в кресло напротив и закурил. Юрик продолжал шептать, мне вдруг стало скучно и захотелось спать…
