* * *
Говорили, что с каждым месяцем становилось все больше и больше рабочих лагерей вокруг Лондона, и, даже если это и было правдой, Саид и Надия заметили, как с почти каждым днем разбухал их лагерь новыми пришельцами. Кто-то приходил пешком, другие прибывали на автобусах и грузовиках. В дни отдыха рабочим предлагали помочь с обустройством лагеря, и Саид часто добровольно соглашался на помощь новоприбывшим.
Однажды, он помогал небольшой семье — мать, отец и дочь — из трех человек, чья кожа, казалось, никогда не видела солнца. Он был поражен длиной их ресниц, и на их руках и щеках были видны сетки крохотных вен. Он не знал, откуда могли они прибыть, но он не знал их языка, а те не знали английского, и он не хотел показаться назойливым.
Мать была высокой и узкоплечей, и таким же высоким был отец, а дочь казалась чуть меньшей версией ее матери, почти такого же роста с Саидом, хотя ему показалось, что она была еще очень юной — тринадцати-четырнадцати лет. Они следили за Саидом настороженно и пристально, и Саиду пришлось разговаривать и передвигаться медленно, как будто повстречавшись впервые с нервничаещей лошадью или обозленным щенком.
За то время дня, проведенное с ними, Саид очень редко слышал, как они переговаривались на их, как казалось ему, необычном языке. В основном, они общались жестами или взглядами. Возможно, сначала решил Саид, они боялись того, что он сможет их понять. Позже он догадался. Им было стыдно, и им не было знакомо это чувство стыда, а для переселенца это чувство было обычным, и не было никакого особенного стыда, ощущая себя постыдным.
Он провел их в отведенное им место в одном из новых павильонов, еще незаполненное, с первичным набором сервиса, с раскладными кроватями и матерчатыми стеллажами, висящими на тросах, и он оставил их, чтобы те устроились, оставил их троих бездвижными и разглядывающими. Однако, когда он вернулся час спустя, чтобы привести их в кладовую за едой, и позвал их, и мать отвела в сторону полог, ставший входной дверью, и он мельком увидел появившийся дом с заполненными отсеками стеллажей и аккуратными стопками их вещей на полу, и покрывало на кровати, а также кровать дочери, и та сидела на ней с прямой спиной и скрещенным ногами и держала небольшую записную книжку или дневник, в котором она что-то лихорадочно писала, пока мать не позвала ее по имени, и тогда дочь закрыла свой дневник на замок ключом со шнурка на ее шее, и положила книжку в одну из горок ее вещей, забросив поглубже от других глаз.
