Но повел он меня назад в свой кабинет. «Сейчас распишешься в получении предупреждения», — объяснил он. И сердце мое поднялось снова. «Предупреждение — это непостановление». И тут же упало опять, «Или это о даче ложных показаний?» Нет, однако. Предложено мне было расписаться в том, что я предупрежден о недопустимости своего образа жизни и занятия попрошайничеством, и что в случае повторения такового, я буду наказан по статье. Мистер Ромыч меня потом ругал: подписавшись, я тем самым признал, что попрошайничество имело место. Надо было не подписывать. Но я подписал и без разговоров. Странно мне там было, братцы. После чего деньги, которые я перед этим выложил из карманов на стол, были сгреблены обратно в шляпу и вместе с оным орудием преступления мне были возвращены. А признаться, было бы обидно, будь оно не так, о чем, я кстати, как не странно, подумал прямо там, несмотря на все мои желания бежать, бежать отсюда. На каковые деньги были куплены три бутылки шампанского и употреблены по своему пище-вкусовому назначению. Хочу так же добавить следующее. Милиционеры, наверное, увидели дьявольскую хитрость в том, что все форманты были абсолютно трезвы и даже не с похмелья. А все на самом деле гораздо проще. Никакой хитрости мы не приготовляли, поскольку и в голову нам не приходило, что факт пения людьми на улице в хорошую погоду песен собственного сочинения может так заинтересовать милиционеров и прочих, да ещё в таком количестве.
На этом, как оказалось, иссякли силы к взаимному сопротивлению у обоих сторон. Возможно, власти, наконец, пригляделись к рок-клубовцам поближе, через призму донесений и рапортов тов. Классина, Репетова и им подобных, и всплеснули руками: «Боже, с кем мы боремся!?»
Перестройка набирала обороты и буквально на носу, были масштабные политические баталии, напрямую связанные с изменением общеполитического курса в государстве. Выключенный Горбачевым репрессивно-административный холодильник, державший советское общество в состоянии общественно-политического анабиоза, запустил процессы «оттаивания». Следовательно, начали просыпаться от спячки и другие общественные группы, куда более многочисленные и опасные, нежели наша кучка музыкальных интеллектуалов.
Это, с одной стороны, было хорошо, так как давало нам возможность снова заняться основной нашей деятельностью — музыкално-творческой. А с другой стороны, не очень, ибо снижало к нам естественный интерес порожденный всей этой баталией. И в дальнейшем, заставляло этот интерес привлекать другими, более трудоемкими средствами.
