Песик уже охрип, шкура вокруг глаз была мокрой от слез, но лаял он безостановочно. Катя прошла в кухню, буян вбежал следом, норовя укусить за лодыжку. Резкий поворот, наклон, и возле черной мочки собачьего носа оказалась бледная кисть, цепко державшая самую вкусную и самую недоступную еду. Журавлик всхлипнул, замер, как фарфоровая статуэтка, и наступила тишина. Катя даже испугалась, не довела ли псину до инфаркта. Потом солидно и кратко разъяснила, что хамить и безобразничать нельзя. Не спеша достала миску, положила в нее угощение. Еще чуть-чуть помедлила, будто раздумывала, не сожрать ли ребрышко самой. Присмиревший хулиган тонко горестно взвыл. Мучительница усмехнулась и опустила посуду на истертый линолеум. Журавлик схватил мясо и кинулся в свой угол в прихожую.
Через час он неслышно приблизился к сидящей в компании телевизора девушке, виляя довольно куцым хвостом. Улегся к правой ноге, мечтательно вздохнул и заснул.
— Вот так, дружок, — сказала Катя, не ожидавшая столь быстрой победы. Думала, не один раз бунтаря прикармливать надо. — Я тут вспоминала, пока ты наслаждался. Веришь, шла отчитывать недобросовестного пациента, но тоже сломалась на горячих домашних котлетах. Ох, какие котлеты Андрей жарил! Словами не передашь. Будешь хорошо себя вести, как-нибудь побалую. Фарш, оказывается, не такой уж и дорогой. Нам с тобой граммов триста хватит? Хватит. Так, как Андрюша, я не смогу. По его рецепту все делала, но на выходе — мамины котлеты, хоть тресни. Чудно, правда? Кстати, заметь, я наелась и убралась в общагу, а не плюхнулась возле тапочек кормильца сразу. По тебе видно, что отныне ты — мой раб. Ни в чем не ослушаешься, как миленький. А я, даже когда стала жить в его квартире, позволяла себе и недовольство выражать, и требовать много чего. Без наглости, конечно, но обид не глотала. Потому что я — человек, а не животное!
Гордый тон заставил Журавлика оторвать морду от лап. Он тревожно взглянул на Катю, но быстро уронил отягощенную счастьем голову. Только вечером при слове «гулять» нашел в себе мужество пробудиться.
Трифонова часто повторяла, что женщина — существо, зависимое от мужчины. Эмоционально прежде всего. Он творец ее настроения, как не крути. Материальные взаимоотношения лучше не обсуждать — это пот, кровь и слезы рекой. От них человечество отдыхает только во время войн, как ни кощунственно это звучит. Разговоры на тему, кто за чей счет живет, Катя пресекала дежурной фразой: «И слушать не буду. Как бы там исторически ни складывалось, оба хороши, только детей очень жалко». Собеседницы, бывало, вздрагивали и забывали обидеться.
