Клиника вообще находилась в некоем другом измерении. Не в новых обязанностях было дело, а, как водится, в людях. Прежние говорили только о деньгах на еду, которых никогда нет, и семейных неурядицах, которые всегда в избытке. Чаще же всего однообразно материли начальство и власть. Нынешние, в принципе, тоже, что с людей возьмешь, но совсем иначе. Готовя операционную, медсестры трепались о процентных ставках по потребительским кредитам. Обсуждали интернет-магазины. Когда речь заходила о мужьях или сожителях, упоминали разнообразные чувства вплоть до любви, а не твердили в один голос: «Осточертело все». Когда на языках вертелись неугомонные дети, хвастались их успехами в детских садах, школах и рассказывали, где какие бесплатные кружки и секции остались. Сравнивали, дико выговорить, человеческие качества руководителей терапевтического и хирургического отделений, а не кто больше украл. У них были политические взгляды! Они симпатизировали разным партиям. Размышляли о стране. Уму непостижимо, но Катя своими ушами слышала диалог:
— Галя, нас спасут аскетичные честные китайцы, если заменят этих торговцев анашой из Средней Азии.
— Согласна, Юля, но при условии, что китайцы примут православие.
— Не дай бог! Какой тогда от них толк? Как от нас?
Но самым удивительным было то, что начинали все в обычных стационарах, а затем сами предложили себя частным клиникам. И эта, только что открывшаяся, была в послужных списках большинства не первой. Люди искали, где выше зарплата, пока Катя и другие иногородние сестры радовались, что их из поликлиники не гонят. Но ведь и здесь тоже были приезжие! В общежитие никто из них и не думал соваться, делили комнату с какой-нибудь женщиной.
— А как вы искали напарницу? — допытывалась обалдевшая Трифонова.
— Звонили по объявлениям, спрашивали у хозяек, пока не нарывались на разрешение: «Одна уже есть, но не прочь платить меньше, возьму еще». В общаге едва ли не дороже, а условия хуже, и свободы — ноль. Глупо там маяться.
Катя, которую бабушка сразу настроила на опыт своей послевоенной юности — терпеть все, даже не спросила себя, почему этого не делала. Не знала такого варианта. Только госучреждение, трудовая книжка и пять этажей комнат с десятью стервами в каждой. «Так можно было обойтись без Анны Юльевны? Самой устраиваться и не обязательно сюда? — думала она. — Все это время у меня были перспективы? Странно».
Девушка быстро осознала, что примерно так существуют и врачи, и менеджеры. И, страшно подумать, владельцы этой клиники и других. Различие лишь в количестве денег, которые они получают и тратят на места, где живут, учат чад, куда ездят отдыхать и развлекаться. И такие, как она недавняя, общежитские, пашущие за копейку на государство и мечтающие выбиться в люди из дворняг, и бомжи, завидующие дворнягам, тоже везде есть. А жизнь в столице или крупном городе всюду дороже, но независимей, чем в провинции. Дело лишь в проклятой начальной сумме, которая обеспечивает крышу над головой и кусок хлеба. Чушь. У нее всегда были крыша и хлеб. И она ненавидела их гораздо сильнее, чем предательское небо и верный голод. Значит, причина всех причин в ней?
