— Как же ты мог, Андрюша?! — воскликнула Катя. — Оставил меня в общаге на веки вечные. Зачем тебе теперь эти квадратные метры, именно эти? А я была бы тут счастливейшим человеком на свете. Я молилась бы за упокой твоей души честно и серьезно. Я ухаживала бы за твоей могилой до собственной смерти.
Она вздрогнула и затихла. Ужас медленно скручивал ее внутренности в тугой жесткий жгут: Кате послышался шорох в комнате. Она мгновенно представила себе развороченный секретер, пакет с платьем, футляры с драгоценностями, деньги из бумажника, конверты и документы из сейфа на столе. Сейчас войдет ехидный, хорошо выспавшийся Андрей, поукоряет и велит убираться навсегда. От страха Кате захотелось в туалет. Она заставила себя шевельнуться. Прислушалась. И, приволакивая левую ногу, выбралась из кухни в коридор. Заглянула в комнату, там никого не было. Катя поползла по стенке дальше, боязливо приоткрыла нужную дверь — унитаз гостеприимно пустовал. Дергаясь, как припадочная, бормоча нежные увещевания шутнику Андрюшеньке, Катя начала продвигаться к спальне. Неподвижное тело Андрея Валерьяновича лежало под одеялом.
— Не пугай меня, Андрей, — жалобно попросила Катя. — И прости. Конечно, ты не собирался умирать. Просто я невезучая. Горемычная. Злосчастная.
Но простить его не удавалось. Парит там в вечности, ласточка недоделанная, а она в реальности, во времени плачь, дрожи от испуга и решай, что делать. Все-таки мог он, мог заранее о ней позаботиться. Оскорбленно поджав губы, Катя еще раз медленно обошла квартиру. Почти спокойно сложила свои вещи и деньги в самую большую и дорогую сумку Андрея Валерьяновича. Надев цепочку и приколов брошь, кинула туда же футляры. Застегнула молнию. Сожгла счета из ювелирного и опустевшие конверты. Заперла сейф, закрыла шкафы и ящики, вернула бумажник в карман пиджака, вымыла турку и чашку. Потерла ладонями лицо, тряхнула головой, расстегнула молнию на сумке, достала пять тысяч и вернула их в бумажник мертвого хозяина.
— Это твое, это — не на хозяйство и не на Катю. Спасибо за все, Андрюша, — горьким шепотом сказала она и пошла к выходу.
Через полчаса она будет уже в общежитии. А он останется лежать на кровати один-одинешенек.
— Я не подряжалась проводить ночь с его останками, — почему-то вслух прохрипела Катя. И заплакала. — Старый ты дурак, старый ты жмот, — чуть слышно приговаривала она. — Я лучше тебя, я всегда была честнее и порядочнее тебя. Вот сейчас я созову шайку твоих таинственных друзей, оставлю ключ под ковриком на лестнице и уйду. Нет, не оставлю, еще обчистят квартиру. Скажу, что зашла по твоей просьбе измерить давление. Что ключ ты сам мне дал на случай, если не сможешь подняться и открыть дверь. Запомни, меня привела сюда профессиональная добросовестность. Ну, пусть желание заработать стольник, в добросовестность теперь никто не поверит. В конце концов, не убила же я тебя, не обворовала мертвого. А взяла только свое. Пусть убедятся. И они, они, которым ты меня показывать стеснялся, займутся тобой как подобает. Кто вас, высоколобых, знает, может, вы и хороните друг друга по-своему.
