Этот Антон, связанный с Андреем Валерьяновичем, разумеется, делами, ехал себе несколько лет назад в машине по городу. В какой? В иномарке, он же не самоубийца, отечественному автопрому не доверяет. А знакомая журналистка Андрея Валерьяновича (на букву Ш, до нее еще не добрались в кратком курсе мифологии) брела по улице и плакала. Завтра надо было представить статью в многотиражную газету. Как она добивалась этого шанса, сколько вытерпела! Статья была написана от руки, ибо портативная машинка сломалась, а на компьютер журналистка еще не заработала. Вообще-то ей раньше везло. Вот, дотянув до последнего в мечтаниях о чуде с доставкой на дом, она и пошагала в итоге по друзьям, тоже пишущим, до невозможности щедрым, душевным и современно оснащенным, одолжить на ночь электронное средство.
И тут удача вильнула хвостом. Кто-то сам работал и собирался предаваться этому сладостному занятию до рассвета; кто-то невесть где развлекался, оставив изнервничавшихся собак хрипло лаять за запертыми дверьми; кто-то валялся пьяным, и родня не желала расставаться с единственной ценной вещью в доме, благословляя в кои-то веки свинство хозяина. Она готова была набрать свой текст и в гостях, но никто не пригласил, у всех в квартирах было перенаселение. Несколько часов поиска немало открыли девушке о приятелях, но закрыли траурным шлагбаумом путь к славной карьере. Она была не настолько юна, чтобы притащить в редакцию рукопись в буквальном смысле этого слова. Тогда возле ее дома и остановилась иномарка, как во сне.
Впрочем, не снилось журналистке такое. Безликий атлетичный мужчина, бывало, заезжал в ее грезы. Но щуплый рыжий парень с напрочь сожранными безжалостным кариесом передними зубами — никогда. Но именно этот неприятный с виду тип и заинтересовался причиной ее нескрываемых слез. Пуганая журналистка благоразумно попыталась миновать преграду в виде машины. Но по причине плохого зрения и излишков влаги в глазницах девушка, осуществляя обход лакированной дверцы на безопасном, как ей чудилось, расстоянии, наткнулась на нее, проклятую, взвыла от боли и остановилась. Потом с мыслью: «Хуже уже не будет» — плюхнулась на манящее и нормальных, и сумасшедших сиденье, на котором пылко живописала приключившуюся с ней беду. И не только. Что-то неясное даже ей самой она ему втолковывала и без передышки курила его сигареты. Якобы она с младенчества отдавала людям последнее с чувством незамутненного доверия к себе, ну, не могла иначе. А узнав из Библии, что к этому надо неустанно стремиться, преодолевая то, чего в ней не было, начала страдать. Отдавала по-прежнему, но все ей мнилось, будто теперь она пытается заслужить этим какие-то небесные милости. Она опустилась до счета достойных поступков… Эх, да что говорить, не было в жизни счастья.
