– Зачем так плакать? Сумасшедший! Сумасшедший!
– Веришь, что я тебя обожаю?
– Это все слова! Я знаю, что немного нравлюсь тебе, совсем чуть-чуть… Но ты слишком нервный сегодня. Не плачь.
Обнаженная, она встала, нашла расческу и принялась расчесывать свои длинные каштановые волосы. Стоя перед зеркалом, она рассматривала свои маленькие крепкие груди и ровный, без складок живот; ей доставляло удовольствие кружить по комнате голой, окутанной, как вуалью, длинными волосами. Ее удивительно гибкое тело с широкими, полными бедрами свидетельствовало о неукротимой животной силе. Я говорил:
– Какое великолепное животное! Тебе самое место в зверинце.
– Но меня там не кормили бы ничем, кроме ослятины.
– Ешь меня.
– Нет, ты мой обожаемый Томмазино. Ты мне так нравишься! Но думаю, что я мало значу для тебя. Гораздо меньше, чем твое последнее творение: твоя поэма, твое изумительное произведение. Она у тебя в чемодане. Никто не смеет к ней прикасаться!.. Она гораздо драгоценнее, чем я!..
– Ты предпочла бы, чтобы я был тупицей? Если бы я был обыкновенным мужчиной, то ты не осталась бы со мной.
– Нет, нет. Ты мой. Я выбрала тебя, милый. Ты неотделим от меня, как моя собственная кожа. Животное – в тебе, а не твой ум. Этот ужасный ум, в котором для меня столько всего непонятного, всё против меня.
– Я весь твой: плотью и кровью. Неужели ты не видишь, что я умираю от любви? Если ты меня бросишь, если ты мне изменишь, я покончу с собой. Одна только мысль о том, что тебе понравится кто-то другой, лишает меня сил жить. Ты не веришь?
– И да, и нет. Я уверена в том, что твоя слава, твои идеи гораздо, гораздо более важны для тебя, чем я.
– Я не изменил бы тебе ни с одной другой женщиной.
– Ах! Ах! Если бы это оказалась жена крупного парижского издателя, то я не была бы так уверена.
– Эти твои слова – нелепица. Не лги. Ты делаешь вид, будто не веришь в мою любовь, чтобы свести меня с ума.
Я спрыгнул с кровати и сильно стукнулся коленом об угол. Ада испуганно обернулась.
– Ты очень сильно ушибся, малыш?
С неожиданной нежностью она поцеловала мое колено, затем с любовью обернула его своими волосами и прижала к своей груди.
Однажды вечером я увидел Аду с двумя юношами в лодке, пристающей к берегу. Один из них был моим соперником. Я подумал, что лодки бывают дырявыми и иногда идут ко дну самым глупым образом. Я желал этого всеми силами души. После обеда на террасе – лихорадочные огни, отчетливый и пронзительный звон посуды, пестрое мигание лампочек вперемежку с первыми звездами над белыми столиками и голубой морской гладью. Шум прибоя и взрывы смеха. Смех Ады у меня за спиной, из-за другого столика. Я почувствовал ее истому и жар, беспечность, ее обнаженные, слишком обнаженные руки. Я слышал, как она поднялась и удалилась вместе со своим ухажером. Я нагнал ее в коридоре. Схватил за запястье и стиснул его стальными пальцами. Она вскрикнула, гневно обернулась и прошептала, приблизив свое лицо к моему, с бешенством и презрением:
