– Помотри на это так, – предложил Лайнус, прежде чем встать и приступить к работе над сломанным крылом. – Ты вынужден пользоваться теми крупицами неведомого, что тебе достаются: инопланетяне, заговорщики, ангелы, всемирное тайное правительство. И из всей этой фигни тебе предлагается соорудить более или менее внятную картинку загробной жизни. Или будущего. В любом случае – маловато будет. И все эти убогие фильмы, в создании которых мы с тобой принимаем участие, все эти сто лет назад пропавшие летчики, прилетающие на современные аэродромы, странные дети, пишущие письма в двоичном коде, старательно перехватываемые правоохранительными органами, людоеды там всякие, полтергейсты, похищение студентов, воскрешение сгоревших чуть не дотла людей, лесорубы, которым померещилось, что они видели Господа Бога, зеленая кровь, бесплотные души, вновь обретающие плоть, – так вот, все это…
Раздался «бип» Лайнусова пейджера.
– Пока. Пойду я, пора уже.
Я остался сидеть на солнышке. Из буфетного фургона доносился звон и лязг – шла уборка. Солнце светило и припекало, не жалея сил. Я вдруг почувствовал себя словно внутри колонны света, исходящего из зависшей в небе летающей тарелки. Этот свет – он словно готов был подхватить меня и унести вверх, в небо и на небеса, чтобы там я обрел ответы на свои вопросы.
13. Откажись от всех идей
Когда мне сказали, что Гамильтон и Пэм сидят на героине, я решил, что это просто розыгрыш. Этот наркотик стал у нас в последнее время притчей во языцех. Ванкуверский порт превратился в своего рода салат-бар дешевых азиатских наркотиков. Наша парочка сняла себе домишко пятидесятых годов постройки в самом конце Муайен-драйв – чуть не окно в окно с родителями Карен и Лайнусом с Венди. Во время вечеринки по случаю окончания съемок очередного фильма я зашел к ним в ванную и увидел прямо в мусорном ведре пару шприцев, ватные тампоны, ну и все остальное. А на полочке даже остался лежать резиновый жгут. И это не было розыгрышем. Они просто настолько обленились или так удачно «вмазались», что даже не посчитали нужным замести следы. Я изрядно разозлился на них за их полную клиническую тупость и бессмысленное и чудовищно опасное стремление следовать общей моде.
Гамильтон зашел в спальню, когда я еще не успел взять себя в руки. Я без долгих размышлений набросился на него:
– Давай я тебе расскажу, как было дело. Ты был где-нибудь в гостях, и вот после очередной рюмки кто-то тебе предлагает: «Эй, Гамильтон, ширнуться не хочешь?» А ты говоришь: «Само собой! Давай коли. Сейчас торкнет». По крайней мере понятно, почему вы с Пэм такие дохлые в последнее время. Рубашки все время с длинным рукавом.
