— Вне всякого сомнения, — четко и строго промолвил главнокомандующий, и мы поспешили тоже подняться наверх, где Бастшери по имени Закийя уже снова танцевала. Двое немцев вяло, но старательно, переминались с ноги на ногу подле нее, а она уже поднимала с кресла третьего, столь же стесняющегося, но не подающего виду. То, что она создавала вокруг себя хоровод, подвигло всех нас, кроме Ардалиона Ивановича, присоединиться, и вот уже она исполняла свой пленительный танец, кружась в центре, а вокруг нее двигались десять мужчин. Она взглядом приближала к себе то одного, то другого, удостаивая его возможности побыть несколько секунд партнером в танце. Когда очередь дошла до меня, я собрался с духом и, вообразив, что в руке у меня не то сабля, не то плетка, протанцевал лицом к лицу с ней с видом повелителя. Взгляд ее сказал мне, что я оценен, взвешен и, хотя найден легким, все же заслуживаю интереса.
Потом она как-то вырвалась из хоровода и вновь танцевала между столиков, а наш хоровод сам собою расползся по углам. Теперь она вновь была в газовых шальварах, а грудь ее была увита лентами; развязав одну, она пустила ее виться, и так сама заманчиво двигалась, что всем не терпелось схватить хотя бы эту ленту, но она была неуловимой: кто ни пытался, не мог поймать даже ее кончика.
Мы потихоньку вернулись за свой стол. Молодой немец как-то особенно горестно вскрикнул, не ухватив ленту, танцовщица рассмеялась и, отвязав ее, накинула ее ему на шею. Она потанцевала перед ним немного, затем, повернувшись в нашу сторону, стала двигаться к нашему столу, глядя именно на меня. Я привстал, и она протянула мне руку, и я коснулся ее пальцев, вышел и снова, как когда мы танцевали вокруг нее, принялся изображать из себя повелителя, хотя все в голове моей ходило ходуном.
Вдруг музыка резко оборвалась, Закийя повернулась ко мне спиной и ринулась прочь. Публика, аплодируя, повскакивала с мест, загородив мне дорогу. Не помня себя, зная только, что должен догнать ее, я пробрался сквозь рукоплещущую толпу, сбежал с лестницы, но у только что захлопнувшейся двери Закийи оказались двое официантов, вставшие грудью передо мной и улыбчиво, но строго загомонившие:
— No, no, mister, impossible, miss Zakiya is very tired. Very. Very tired. Very[12].
Рядом со мной оказался немец с лентой танцовщицы на шее. Рассмеявшись, он отдал официантам ленту.
— Das ist sein Ding[13], — и, хохоча, удалился, а у меня не могло не вырваться ему вслед:
