Севка с нарастающим восторгом следил, как послушные, подтянутые, со всеми положенными по уставу завитушками и перекладинками «Ю» выстраиваются в шеренгу. Поэт писал быстро. Рукав его гимнастерки двигался рядом с поджатым Севкиным плечом. От поэта пахло немножко одеколоном, немножко табаком, немножко старой кожей портупеи. И может быть (чуть-чуть!), порохом, запах которого въелся в ткань военной одежды со времени боев. Так же пахло от Ивана Константиновича, когда он подбрасывал хохочущего Севку к потолку или сажал рядом с собой на жесткую узкую кровать и давал пощелкать курком незаряженного браунинга – маленького и очень тяжелого. Так же, наверно, пахло от папы (только примешивался еще запах морской соли)…
Поэт закончил строчку и вопросительно взглянул на Севку:
– Еще?
– Ой, нет. Спасибо, она мне только одну велела…
Севка вздохнул. Строчка выглядела отлично, только поверит ли Гета? И как быть дальше? Ведь всё остальные в жизни буквы все равно придется писать самому.
Поэт понял Севку. И утешил:
– Ты не горюй. Красивый почерк – в жизни не главное. У многих великих людей почерк был такой, что ученые до сих пор не всё разобрали, что в их бумагах написано. Вот у Пушкина, например…
– Ой, правильно! – обрадовался Севка. Он вспомнил: – У меня есть книга «Пушкинский календарь», там на картинках рукописи Пушкина отпечатаны… – Севка засмеялся. – Гета Ивановна ему показала бы…
Засмеялся и поэт:
– Вот видишь. А ведь это Пушкин… Ты стихи Пушкина читал?
– Конечно, – сказал Севка ласково, будто взял в руки котенка. – Я его люблю. Я его часто читаю.
– И я люблю. На фронт из дому его книжку взял и всё время с собой возил, пока не сгорела…
– А вы знаете его стихи «Прощай, свободная стихия…»? – робко спросил Севка.
– Еще бы. Знаю, друг, – сказал поэт и положил на Севкино плечо ладонь.
Ладонь была твердая и очень теплая. Это чувствовалось через рубашку. Севка начал таять от этого тепла, от слова «друг», от радостного доверия к доброму и сильному человеку.
– А я… тоже стихи… иногда сочиняю, – задохнувшись от смущения, признался он. – Один раз… про революцию… Только они короткие. Хотите, я расскажу?
– Очень хочу, – серьезно сказал поэт.
Севка тут же раскаялся в своих словах. Он понял, какие неуклюжие у него стихи по сравнению с теми, что читал поэт.
– Да нет, – промямлил он. – Они плохие…
– Может быть, и не плохие. Ты уж прочитай, раз обещал.
Делать нечего. Севка обреченно продекламировал свое четверостишие. Уши Севкины словно варились в кипятке.
