— Разрешите зайти, товарищ комкор? — спросил он отчетливо.
Буденный приветливо взглянул на него:
— А-а, знакомый! Заходи… Постой, это ты под Ляпичевым батарею забрал?
— Стало быть, я, товарищ комкор.
— То-то, я помню. Садись.
— Спасибочка. Постоим, товарищ комкор.
— Садись, садись. Поговорим.
Харламов осторожно присел на лавку, поставив шашку между колен.
— Тебя в том бою ранили? — спросил Семен Михайлович.
— Нет. Под Иловлей. В одночась с вами, товарищ комкор. Вас, стал быть, там в ногу поранили.
— Помнишь? — удивился Буденный.
Харламов изумленно поднял угловатые брови.
— Как же такое дело забыть?
Лукич, стоя в стороне, переводил восторженный взгляд с сына на Семена Михайловича и, когда сын отвечал, невольно шевелил губами, словно подсказывал.
«Экая здоровенная порода! — думал Буденный, с удовольствием оглядывая могучее тело сидевшего перед ним казака. — Добрый казачина. Такой один пятерых стоит».
— Женат? — спросил он Харламова.
— Ишо нет, Семен Михайлович, — заговорил Лукич, подвигаясь ближе. — Вот войну кончим — оженим. У меня уже и любушка есть на примете. Дюже хорошая девка, — словоохотливо, как все старики, говорил он. В голосе его прорывались радостные нотки, словно ему, а не сыну, предстояло жениться.
Харламов густо покраснел, шевельнув бровью, с досадой взглянул на отца и открыл было рот, но ничего не сказал.
— А сколько тебе лет? — спросил Буденный.
— Двадцать шесть, товарищ комкор, — ответил Харламов.
Семен Михайлович внимательно посмотрел на него, поморщив лоб, что-то прикинул в уме и повернулся к Лукичу.
— Сынок-то тебе во внуки годится, — сказал он старику.
— Мне, Семен Михайлович, пятьдесят семь годов было, когда Степка родился, — качнув головой, сказал Лукич. — Я в шестьдесят пять бугая кулаком на коленки ставил. Мешки по шести пудов таскал. Да я и до се ишо ничего.
— Силён! — Буденный усмехнулся. — В Третьем донском служил? — спросил он Харламова.
— В лейб-гвардии казачьем.
— В гвардии?
— Только за красоту да за рост в гвардию взяли, — пояснил Лукич. — Пара быков да коней — вот и все наше хозяйство.
— Так, так… А ведь ты прав, Петр Лукич, сынок-то похож на тебя.
Старик встрепенулся, выгнул грудь и словно сразу помолодел.
— Чистый патрет, Семен Михайлович, и личностью и выходкой, только што подюжей ростом и в плечах пошире. — Он с гордостью взглянул на сына и, отворотись, украдкой, что все же не ускользнуло от зоркого глаза Семена Михайловича, смахнул вдруг набежавшую слезу.
