Полки корпуса Мамонтова входили в Воронеж. Конский топот, остервенелые крики ездовых и железное громыхание артиллерийских запряжек будоражили погруженные во мрак пустынные улицы.
Солдаты, удрученные сознанием неожиданно пережитого позора, вяло переговаривались, вполголоса ругали начальство и угрюмо посматривали на редко освещенные окна.
Сотник Красавин стоял на перекрестке у городского театра и, сердито покрикивая, распоряжался движением.
— Какого полка? Эй, фигура, кому говорю? — хриплым голосом спрашивал он, стараясь рассмотреть при свете месяца проходившую часть.
— Семьдесят шестого непобедимого, — грубо сказал из рядов чей-то голос.
— Как отвечаешь, мерзавец! — крикнул Красавин. — Смотри! Я до тебя доберусь!
— Найди попробуй, ваше благородие, — буркнул под нос казак. — Покричал бы в степи, когда своя своих били.
К сотнику подъехал усатый вахмистр бравого вида. Щуря глаза на блестящие полоски погон, он спросил вежливо:
— Ваше благородие, а двенадцатому полку куда прикажете становиться?
— Двенадцатому? Третья улица направо. Спросишь Жандармскую. Там на углу ждут квартирьеры. Понятно? Езжай!
Вахмистр поблагодарил и тронул лошадь рысью по улице.
Мимо Красавина прошла последняя сотня. Он собрался было итти, как вдруг в темноте вновь послышался конский топот.
— Эй! Какой части? — окликнул сотник, увидя надвигавшуюся на него группу всадников.
— Штаба корпуса, — сказал в ответ молодой, бодрый голос.
— Какого корпуса?
— Гэнэрала Мамонтова… Поручик князь Микэладзэ, — представился подъехавший офицер. Он нагнулся с седла, блеснув газырями нарядной черкески. — А ви, сотник, что тут подэливаэтэ?
— По долгу службы… А эти, князь, с вами? — Красавин показал на оставшихся поодаль четырех всадников.
— Да. То мои ординарци, — сказал Дундич. — Скажитэ, как нам проэхат к штабу корпуса?
— А вот за углом. Четвертый или пятый дом по правой руке. Да там увидите.
— Проститэ, сотник, но я вас гдэ-то встрэчал, — сказал Дундич. — Ви нашэго корпуса?
— Нет, генерала Шкуро.
— Ах, вот как! — Дундич усмехнулся. — Ну, ви, признаться, основательно всипали нам. Да. — Он, звякнув шашкой о стремя, спешился, передал лошадь Зоричу и, вынув из кармана золотой портсигар, предложил Красавину папиросу.
— Благодарю, князь. Не курю, — отказался Красавин.
На улице послышался грузный топот множества ног. Бойко отбивая шаг по мостовой, к перекрестку подходил взвод солдат.
— Кто идет? — окликнул сотник. — Старший, ко мне!
От строя отделился человек, подбежал к Красавину и, увидев офицера, сказал:
