— А ты? А ты кто такой?! — злобно крикнул Миронов, с ненавистью глядя на него.
— Начдив!
— А почему ты меня за врага считаешь?
— Молчать! Сдавай оружие, а не то…
Миронов исподлобья глянул вокруг, увидел повернувшиеся на него пулеметы, сказал, побледнев:
— Давай разойдемся на четыре версты и ударимся.
— Нет! Мы не будем со своими биться. Будя, отвоевались. Так что, ребята, видать, ошибка произошла, — сказал, выезжая из рядов, чернобородый мироновец.
— А вы что? — закричал Городовиков на мироновцев. — Вы что нож нам в спину вонзаете? А ну, слезай! Сдавай затворы!..
Мироновцы покорно спешивались; переговариваясь между собой, со страхом поглядывали на Городовикова.
— Вот это да!.. — проговорил чей-то голос.
— Это кто ж такой есть?
— Видать, боевой…
— Что и говорить, командир подходящий.
— Вот бы у такого послужить…
— Нет. Видать, навоевались.
— Теперя нас под расстрел? Или как?..
Со степи наплывал быстрый конский топот. На-рысях подходила дивизия.
Разоружив мироновцев и отобрав от них тысячу пятьсот подседланных лошадей, бойцы, по распоряжению Городовикова, расходились по дворам обогреться.
Харламов, мокрый до нитки, приглядывал хату… К нему подошел казачонок в нахлобученной на уши старой фуражке.
— Вы что, дядька, красные? — спросил он, поддернув длинные, не по росту, подвернутые и замызганные снизу штаны.
— Красные. А чего?
— Бандюк у нас в куренях. Тетку ограбил и к нам забежал.
— А где ваша халупа?
— Эвон с краю.
Харламов крикнул Меркулова, того самого, с которым брал батарею, немолодого, степенного на вид казака, и они, предводимые казачонком, ведя лошадей в поводу, пошли по улице.
Когда они вошли в хату, там уже полно набилось народу.
Толстый, как кабан, рыжий детина в новенькой генеральской шинели на красной подкладке, которая была почти одного цвета с его широким потным лицом, злобно ощерясь и бегая мышиными глазками, тянул из рук молодого бойца в рваной шинели брезентовый патронташ. Несколько бойцов с любопытством смотрели на эту картину.
— Давай пусти! — хрипел мироновец. — Я ж говорю — ничего тута нет. — Он с усилием тряхнул головой, отчего его щегольская кубанка сдвинулась на затылок, открыв ловко зачесанный чуб.
— Чего ты с ним канителишься! — сказал Харламов красноармейцу в рваной шинели. — Вдарь ему по-бойцовски! Ишь, мурло наел! Барахольщик!
— Какой я такой барахольщик? Я в жись ничего чужого не брал! — со слезой крикнул мироновец, продолжая изо всех сил тянуть к себе патронташ.
