В конце поезда мелькали фонари. Оттуда доносились крики и звон разбиваемых стекол. Топоча сапогами и хрипло дыша, пробежали в темноте какие-то люди.
— Держи его! Бей! — крикнул злой, задыхающийся голос.
Послышался шум борьбы. Кто-то, охнув, упал и забился.
— Врешь, не уйдешь! — злобно кричал тот же голос, прерываемый хряскими ударами по мягкому телу. — Так ты бежать, сволочь?.. Ковалев, вялей ему руки!
— А-а-а-а!.. — пронесся полный боли и ярости крик.
— Молчи! Убью, жаба!
Вновь послышался хряский, тяжелый удар.
— Господи, да что же они делают? За что мучают людей? — тихо сказала Сашенька.
— Молчи, молчи, — прошептала стоявшая рядом старушка в очках. — Молчи, а не то и нам то же будет.
По платформе, звеня шпорами и громко разговаривая сердитыми голосами, быстро прошли два офицера. На левом рукаве у каждого из них был изображен череп с костями.
— Чего столпились? А ну, становись! Разберись в две шеренги! — закричал вахмистр, тот самый усатый человек, что выгонял из вагона. — Кому говорю, дура! — напустился он на толстую бабу в платке, которая металась, размахивая руками и не находя себе места. — Встань здесь и замри!
Пассажиры, зябко поеживаясь, неумело выстраивались. Вахмистр в сопровождении казаков ходил по рядам, пытливо вглядывался в испуганные, бледные лица и, тыкая пальцем в грудь пассажирам, коротко приказывал:
— Выходи на правый фланг! И ты выходи! Эй, морда, кому говорю?.. Ковалев, веди их до сборного места да гляди дюжей, чтоб не убегли.
Рассветало. Накрапывал дождь. Вокруг поднимался сырой, осенний туман. Темные рваные тучи ползли в пасмурном небе. Сквозь серую муть постепенно пропаивали очертания станции и черневшие за ней клены и липы.
Холодный ветер порывами налетал со степи и гнал по платформе желтые листья.
У соседних вагонов шла проверка документов, слышались громкие голоса. Двое солдат с потными, красными лицами тащили под руки рослого мужчину в кожаной куртке. Мужчина — у него была в кровь разбита щека — упирался и что-то гневно кричал.
— Достукался! — злорадно сказал кто-то позади Сашеньки.
Она оглянулась. Заросший рыжей бородой человек, улыбаясь маленькими злобными глазками, весело смотрел на нее.
— Вы, барышня, не бойтесь, — сказал он, по-своему истолковав ее испуганный взгляд. — Вам нечего опасаться. — Он бегло оглядел отороченную мехом Сашенькину жакетку и высокие шнурованные, как носили тогда, желтые ботинки, плотно облегавшие ее полные стройные ноги. — Вас не тронут. А этому, что повели, веревочки не миновать.
