Весенние сумерки наступают скоро: едва солнце ушло за дол, а на дворе уже ночь. Ахнул злобно филин и умолк. Марфа зажгла лучину, обкурила комнату колдовскими травами и принялась творить заклинание:
— Плачет тоска, рыдает тоска, белого света дожидается, радуется и веселится...
Едва успела Марфа договорить заклинание, как в окошко робко постучали. Глянула девица через прозрачную слюду, а во дворе великий князь стоит. Будто и не было печали, отлегла боль от сердца. Не обманула, стало быть, колдунья, сумели чародейские слова приворожить князя.
— Ой, Господи, что же мне делать-то!
Василий постоял ещё, а потом вновь нетерпеливо застучал по ставням.
Отперла дверь Марфа, а Василий Васильевич уже через порог ступил и руки загребущие тянет, обнять девку за стан норовит. Увернулась Марфа проворной белкой от государевой ласки и к образам, как под защиту, заспешила.
— Позднёхонько ты явился, Василий Васильевич, я уже тебя забывать стала.
— Не мог я прийти раньше, любушка, — только и сказал в своё оправдание великий князь.
Время, проведённое в разлуке, не убавило в нём страсти, а наоборот, любовь к Марфе вспыхнула с новой силой, как, бывает, полыхает масло, Пролитое в огонь. Девичьи слова вонзились в Василия калёной стрелой, так и жалят, причиняют боль.
— Жениться, стало быть, надумал?
— Не моя эта вина, матушка так решила, — поспешил оправдаться великий князь. — Как же я смогу против её воли пойти? Она ведь и проклянуть может, строга не в меру!
Каждое сказанное слово словно заноза в сердце девичье. А Василий и не чувствует, ещё глубже ядовитые щепы вгоняет:
— Сначала смотрины у нас были, а потом и обручились.
— Ко мне же с чем пришёл? Счастьем своим поделиться?
Хотелось Марфе надсмеяться над государем, как советовала колдунья, только так можно возвыситься над собственной бедой, но, заглянув в очи Василию, удержалась. Того и гляди, заревёт великий князь медведем, а самой ей от этого ещё горше сделается.
— Люба ты мне... вот я и пришёл.
Закружилась девичья головка от сказанных слов.
— Вернулся, мой сокол ненаглядный. Вернулся, родимый. Как же я теперь без тебя буду? — Марфа посмотрела на иконы: — Ой, Господи, что же это я делаю! Обожди, Васенька, обожди, я только крест нательный с себя сниму.
И была ночь, и была любовь, и лучина потрескивала перед образами, охраняя сон молодых.
Свадьба князя Василия была пышной. Спозаранку трезвонили, ликуя, колокола всех церквей и соборов, а главный колокол Москвы на Благовещенской звоннице гудел басовито. Челядь великокняжеского дворца угощала всех молодцов хмельными напитками. Никто не мог пройти мимо, не отведав этого зелья: ни бродячий монах, ни крестьянин, ни боярский сын. На свадьбу великого московского князя были приглашены все: стольные бояре и дворовые люди. Каждый был сыт и пьян.
