| Бедный Гарри, как это похоже на него -воспламениться от улыбки, предназначенной другому. |
| She had said: "How ridiculous you are," turning from him, so that he should not touch her bare shoulder with his clumsy hands, and at once his mouth had set in that grumpy, obstinate line she knew so well, so that they set out to the play, as they had done to other plays and to other suppers, times without number, with moods ill-tuned and tempers frayed, putting an edge upon the evening before it had begun. | "Что за глупости!" - проговорила она и отвернулась, чтобы он не вздумал опять приставать со своими неуклюжими ласками. Лицо его мгновенно вытянулось, губы сжались в хорошо знакомую упрямую гримасу, и они поехали в театр, а после театра - в таверну, как ездили уже много, много раз - в другие театры и в другие таверны, - злые, раздраженные, с отвратительным настроением, испортив вечер до того, как он успел начаться. |
| Then he had called to his spaniels, Duke and Duchess, and they had yapped up at him for sweetmeats, filling the room with their shrill barking, leaping and jumping at his hands. | А когда вернулись домой, он кликнул своих спаниелей, Герцога и Герцогиню, и те принялись носиться вокруг него, пронзительно, на весь дом, тявкать, прыгать на руки и выклянчивать лакомые кусочки. |
| "Hey, Duke, hey, Duchess," he had said, "go seek, go find," throwing a sweetmeat across the room and on to her bed, so that they clawed at the curtains, and tried to spring upon it, yapping horribly the while, and Dona, her fingers in her ears to thrust out the sound, swept from the room and downstairs to her waiting chair, white, and cold, and angry, to be met with the hot street smells and the breathless vapid sky. | "А ну-ка, Герцог, ну-ка, Герцогиня! - кричал он. -Ну-ка, кто быстрей?" И швырял лакомство через всю комнату прямо на ее кровать, и собаки рвали когтями полог, пытаясь забраться на одеяло, и лаяли, лаяли не переставая. Дона заткнула уши, чтобы не слышать этого дикого, отчаянного лая. Сердце ее лихорадочно стучало, она чувствовала, что холодеет от злости. Выбежав из комнаты, она кинулась вниз по лестнице и прыгнула в стоявший у подъезда портшез. И снова окунулась в уличный жар, увидела плоское, безжизненное небо, нависшее над головой... |
| Once more the coach shook and trembled in the deep ruts of the country road, and this time it was the nurse who stirred - poor wretched Prue, her foolish, honest face all heavy and mottled with fatigue, how she must grudge her mistress this sudden inexplicable journey -and Dona wondered whether she had left some young man forlorn in London who would prove false in all probability and marry somebody else and Prue's life would be blighted, all because of her, Dona, and her whims and fancies and savage ill-humour. |
