Рассказал курсантикам о нюансах обращения с пистолетом, как держать и целиться, показал, как стрелять, быстро разбил пятью выстрелами пять бутылок на двадцатиметровой дистанции. Мальчики впечатлились. Продемонстрировал, как стрелять с двух рук, устроил настоящий шквал огня, снова поразил все цели. Мальчики впечатлились еще больше, стояли с вылупленными глазами, у товарищей офицеров просто отвисла челюсть. Эх, товарищи, видели бы вы, как стреляли мужики из грушного спецназа. А что учитель вытворял на стрельбище, вообще уму непостижимо.
Управился с инструктажем за двадцать минут, после чего разделили курс на два потока, одни с майором – на пистолет, другие с курсовым – на автомат. Потом Игорь подался в тенек, на пункт боепитания. С точки зрения качества обучения, конечно, это плохо. По уму, старлей-пиджак ничему путному парней не научит, но у Берсенева не было ни малейшего желания скакать по валу стрельбища с мегафоном и следить, как мальчики переводят боеприпас. Так что парням повезло, обойдутся без его мудрого руководства. И нервы Сергеича целее будут, ему-то точно не улыбается торчать до ночи на стрельбище.
Стреляли они уже полтора часа, без происшествий. Уж с чем с чем, а с техникой безопасности при обращении с оружием в армии всегда был полный порядок. По крайней мере, в тех частях, где довелось служить Берсеневу. Мозги конопатили так, что правила въедались на уровне инстинктов. Парни подходили, расписывались за патроны, стреляли, шли курить. Хаотично хлопали «макаровы», трещали короткими очередями автоматы, изредка у очередного раздолбая срывалась очередь патронов на пять, и курсовой всей округе сообщал в мегафон об умственных способностях стрелка. Рядом с Игорем два курсантика набивали магазины, он сам сидел и наслаждался природой, типа контролировал. Рутина? Нет, лепота.
Мир рухнул в одно мгновение. Вот он был – и вдруг его не стало. Не чувствуя боли в изуродованной ноге, Берсенев подскочил, сжав невесть как оказавшийся в руках автомат. Глупо, потому что сразу понял: надежное оружие ему сейчас не поможет. Все его существо буквально вопило. Вопило о том, что пришла пора расплатиться за всю свою бестолковую жизнь. За то, что невнимательно слушал учителя, за то, что ленился в училище, за то, что не раз уподоблялся трем мудрым обезьянам, за то, что не нашел в себе смелости поговорить с Дашкой и за то, что лишний раз не сказал родителям, как сильно он их любит. За все те вроде бы незначительные мелочи, из которых и состоит сама жизнь. Которую он, как сейчас понял, откровенно пустил по ветру.
