Страус-самец заволновался, заметался. Он выгибал шею, нарезая около «запретки» круги, исполняя свой последний танец. Он кричал, кричал от боли и бессилия. Крылья безнадежно хлопали. Водитель автозака включил сирену, чтобы заглушить эти пронзительные крики, стон и плач несчастных птиц. Исполнив вокруг самки еще один безнадежный танец, самец бросился на колючую проволоку рядом со своей подругой.
Удивительнее всего в этой истории то, что страусы повели себя как лебеди. Такое поведение для страусов нехарактерно, несвойственно им. В нормальных условиях, когда у него гарем, самец может сам сломать шею самке. А здесь такая нежность, такие чувства. Сидя в тесной клетке, птицы полюбили друг друга, неволя побудила их к такому взаимопониманию, к преданности, которая несвойственна им. Они мирились со всеми лишениями, со всеми унижениями и, казалось, покорились своей тяжелой судьбе. Но нет. Почувствовав волю, они, как все живое, поспешили навстречу долгожданной свободе. Дорого же им обошлась эта свобода…
Великий гусевод плакал, глядя на птиц, и думал: «Что я скажу начальнику? Выгонят ведь с работы. Хотя… Когда люди вешались на моем дежурстве, не выгоняли, и теперь не выгонят. Что-нибудь придумаю».
Он вспорол брюхо птицам, вызвал по рации подмогу. А на планерке гордо рапортовал начальнику:
— Наглые, безмозглые птицы проглотили ключи от всех зоновских дверей, парализовав тем самым работу важного стратегического объекта. Я был вынужден вспороть брюхо и достать ключи.
— Что, две птицы договорились?
— Да, я думаю, что так.
— Все ключи?
— Абсолютно.
Гусевод выпрямился, как если бы ему собирались повесить орден на грудь, разгладил лацканы засаленного мундира и, стукнув грязными ботинками, отряхнул с подошв навоз. Пахнуло не очень приятно.
Секрет успеха заключается в том, чтобы общаться с теми, кто лучше, драться с теми, кто сильнее, любить того, кого нельзя, не умереть там, где умирают другие, смеяться над жизнью, когда она смеется над тобой. Мое знакомство с начальником медчасти зоны продолжалось. Князев Андрей Константинович. Фамилия говорила сама за себя. Я быстро прозвала его великим князем Андреем Константиновичем, а его жену Татьяну, которая работала здесь же, — великой княгиней. Была в нем какая-то харизма. Вначале я почувствовала в нем родную душу, коллегу, единомышленника и даже, глупая, рассчитывала на его поддержку. На самом деле это был злой гений, как потом выяснилось. Он часто приглашал меня побеседовать и часами не выпускал из своего кабинета. Расспрашивал, как я могла докатиться до такой жизни, напоминал о расписке, которую я подписала, отказавшись заниматься медицинской деятельностью, даже оказывать экстренную помощь.
