Джестер заметил, как огорчен старый судья, и почувствовал раскаяние.
— Дедушка, у каждого из нас есть свои убеждения.
— Не всякие убеждения можно уважать. Да и что такое убеждения? Это то, что мы думаем. А ты слишком молод, сынок, чтобы правильно мыслить. Ты просто дразнишь деда всякими глупостями.
У Джестера вдруг пропало сочувствие к деду. Он молча разглядывал картину, висевшую над камином. На ней был изображен южный пейзаж: персиковый сад, негритянская хижина и облака на небе.
— Дедушка, что ты видишь на этой картине?
Судья обрадовался, что гроза миновала, и даже хихикнул.
— Бог свидетель, она должна мне напоминать о моей глупости. Я потерял состояние на этих красивых персиковых деревьях. Картину нарисовала твоя двоюродная бабушка Сара в год своей смерти. И сразу же после этого цены на персики катастрофически упали.
— Нет, я спрашиваю, что, по-твоему, нарисовано на этой картине?
— Как «что»? Плодовый сад, облака и негритянская хижина.
— А ты не видишь там, между хижиной и деревьями, розового мула?
— Розового мула? — Судья выпучил глаза. — Конечно, нет!
— Ну да, я знаю, что это облако, — сказал Джестер. — А мне кажется, что оно точь-в-точь похоже на розового мула в серой упряжке. И теперь, когда я так вижу эту картину, я уже не могу ее видеть иначе.
— Но я ее так не вижу!
— Да неужели? Смотри, вон по всему небу скачут розовые мулы!
Вошла Верили и внесла манный пудинг.
— Господи спаси, да что это с вами сегодня? Вы почти ничего не ели.
— Всю жизнь я видел картину такой, какой ее написала бабушка Сара. А вот с этого лета я уж не могу так ее видеть. Я стараюсь вспомнить, как я ее воспринимал раньше, но у меня ничего не выходит. Я все равно вижу розового мула.
— У тебя кружится голова, козлик?
— Почему? Нет. Я просто хочу тебе объяснить, что эта картина, ну, вроде символ. Всю жизнь я смотрел на вещи так, как вы этого хотели: ты и вся наша семья. А вот теперь нынешним летом я вижу все, что меня окружает, не так, как раньше, у меня другое восприятие, другие мысли.
— Это естественно, сынок, — тон у судьи был успокоительный, но взгляд выдавал тревогу.
— Это символ, — повторил Джестер. Он впервые употребил это слово в разговоре, хотя оно было одним из его самых любимых в классных сочинениях. — Символ этого лета. Прежде у меня были точно такие же взгляды, как у всех. А теперь у меня свои собственные взгляды.
— Какие?
Джестер ответил не сразу. А когда он заговорил, голос у него был ломкий от волнения и отрочества:
